— Оно всякий раз пробуждается в бою, — сказал Булвайф. — Братья не изменяются на отдыхе, только в пылу сражения.
— И пришедшие изменения, — добавил рунный жрец, — делают их могучими.
Ульбранд сплюнул на пол.
— Не могучими. Дикими. Воины не могут управлять проклятием, а значит, его нельзя использовать.
— И они не подчиняются приказам, — нехотя согласился хускарл. — Если такое произойдет, когда мы будем сражаться рядом с посторонними, то подтвердятся все страхи, что рассказывают о нас. И если это всплывет…
— Кто уже знает? — спросил Хемлигъяга.
— Кровавый Вой, — ответил Булвайф. — Еще бойцы моей роты и большинство остальных, кто служит под началом ярла. Случай ведь не первый.
— Вне Великой роты?
— Никто. Ни эйнхерии, ни Волчий Король.
— Это ты так думаешь, — с усмешкой заметил рунный жрец. — Русс и его слуги — не глупцы.
— Как и Всеотец и Его слуги! — Хускарл от досады стукнул кулаком по краю алтаря. — Довольно. Кровавый Вой принял решение. Мы или исцелим проклятие, или будем скрывать его.
— Исцелим? — рассмеялся Хемлигъяга. — Вот так просто?
— Если это вообще болезнь, — сказал Ульбранд. — Мы очень мало знаем о том, что Всеотец принес на Фенрис. Мы очень мало знаем о самих себе. Быть может, проклятие — такая же неотъемлемая часть воина Стаи, как и длинные клыки.
Булвайф немного помолчал.
— Но эту хворь не создавали умышленно. Возможно, от нее страдаем только мы, Декк-Тра?
Ни один из жрецов не смог ответить. После паузы заговорил Ульбранд:
— У нас это не первый случай, но, если даже затронуты и другие роты, кто нам расскажет? Мы можем полагаться лишь на свои глаза и уши.
Хемлигъяга уронил на каменный алтарь брелоки Харааля — последний из его воинских талисманов.
— Ты же понимаешь, что рано или поздно правда выйдет наружу.
Хускарл поочередно оглядел жрецов.
— Тогда будем ждать и работать. Если хворь проявится у других, мы сумеем помочь им знаниями. Если нет, хотя бы не погубим себя раньше времени.
— Таков совет Кровавого Воя? — спросил Ульбранд.
— Да, — кивнул Булвайф.
— А где он сам? — уточнил Вороний Хомут.
— С железным жрецом. — Отвернувшись от алтаря, хускарл зашагал к выходу. — Рвет на куски захваченные инфоблоки. Думаю, Йорин спешит перейти в варп.
В недрах висящего на высокой орбите «Нидхёгга» продолжалось празднество, устроенное ярлом Хельмшротом в честь примарха. Самая просторная из многочисленных палат для пиров была украшена боевыми знаменами легиона, заботливо сохраненными после памятных битв. Разнообразные стяги — как обгорелые лоскуты на железных древках, так и неповрежденные штандарты превосходной работы — висели в нишах длинных каменных галерей. Лицевой стороной они были обращены к громадной костровой яме в напольных плитах. Угли, пылавшие там жарким багрянцем, словно бы покачивались на перине раскаленного воздуха.
Яму окружали деревянные скамьи, вырубленные из цельных стволов фенрисийской железной сосны. На них теснились воины Тра, которым, как и в чертогах Клыка, подавали едва обжаренное мясо на досках, блестевших от жира и соков. Бойцы Стаи предпочитали почти сырую пищу, сохранившую ту же текстуру, что и в теле добычи.
За главным столом восседал сам ярл Огвай в окружении своих гвардейцев, среди которых были воин Эска Разбитая Губа и рунный жрец, именуемый Хеоротом. Руссу отвели почетное место в центре, слева от него расположился Черная Кровь. У ног примарха лежали громадные Фреки и Гери[26], глодавшие кости размером в человеческую ногу. Морды волков лоснились от крови.
— Ну, каким тебе показался Йорин? — спросил Хельмшрот, вгрызаясь в длинный хрящ.
Подавшись вперед, примарх взял со стола железную чашу и отхлебнул большой глоток.
— Прежним. А тебе?
— Он подгорел на том корабле. Может, от этого у него упало настроение.
Издав лающий смешок, Русс потянулся за очередным куском бледно-розового мяса.
— Я такого не заметил, Огвай.
Вожак Тра являлся чистокровным фенрисийцем, на что указывали вытянутая челюсть, густые волосы и янтарные глаза. Он был одним из первых юношей, которые прошли тяжелейшие испытания в пустошах Асахейма, но не принадлежал к старейшим воинам легиона. К ним относились терране, которые служили в Шестом на несколько десятилетий дольше ярла, и давние сподвижники примарха, придворные короля Лемана Русса. Последние, именовавшиеся Волчьими Братьями, уже отпустили седые бороды. Все они принадлежали к Тринадцатой Великой роте, и число их сокращалось с каждым годом непрерывной, безжалостной войны.
Когда-то адепты Механикума и Администратума утверждали, что этим воинам нельзя проходить Вознесение, что только дети способны перенести имплантацию новых органов, и любого, кто не соответствует заданному Всеотцом шаблону, ждет мучительная смерть. Но никто из них не мог перечить примарху в его владениях, да и не рискнул бы возразить открыто, ведь Волчьи Братья были верными последователями Русса, его товарищами по стене щитов.
— Вы двое всегда были слишком близки, — произнес Огвай.
Леман взглянул на него удивленно и чуть сердито.
— Объясни тогда, что же я упускаю.
Хельмшрот взял еще кусок, оторвал мясо от дрожащего жира и принялся задумчиво жевать.
— Старики с самого начала отличались от нас, — наконец заговорил ярл. — Мы знаем тебя только как Волчьего Короля, сына Всеотца. Они помнят тебя еще вассалом Тенгира[27]. Это многое меняет.
— Хочешь сказать, они не уважают меня?
— Все уважают тебя. Но Йорин когда-то считал, что ты — простой смертный. Он не может этого забыть.
Примарх поразмыслил над услышанным. В отличие от некоторых своих братьев, он всегда поощрял приближенных говорить открыто. Порой прямота оборачивалась для них сломанной челюстью, но раны ярлов исцелялись так же быстро, как угасал гнев Русса.
— Мы бились рядом долгие годы, — наконец произнес Леман. — Йорин постарел, я — нет. Как он отнесся к этому? Мне неизвестно. Он видел, как умер старый Тенгир. Кровавый Вой знал, что меня нашли приемышем в волчьей стае, после всех проклятых предзнаменований, известных рунотрясам. Наверное, стоило спросить, кем он меня считает. Но я всегда был слишком занят — убивал, чтобы выжить.
Огвай вытер подбородок.
— Я не сомневаюсь в его храбрости.
— Конечно, ты же не дурак.
— И даже в его верности. Просто…
Хельмшрот умолк. Примарх ждал продолжения.
— Мы едины, — промолвил в конце концов ярл. — Терране, фенрисийцы — все мы одинаковы, изменены Спиралью. Детьми мы прошли через огонь и стали воинами в тени Клыка. — Огвай поднял свою чашу, до краев наполненную дымящейся жидкостью. — Но старики… Они видели мир другим. Они были мужчинами до того, как стать легионерами.
Высказавшись, Хельмшрот приложился к выпивке. Русс перебирал жирными пальцами кровавые жилы на подносе. В зале вокруг них воины пили, смеялись, подначивали соседей, вспоминали былое.
— Все, что ты сказал, верно и для меня. — Примарх оттолкнул деревянное блюдо. — Я понимал опасность, но не мог запретить им пройти Вознесение. Я смотрел, как умирают воины, и в муках они благодарили меня. Они знали, чего хотят, и я не имел права отказать им, поскольку был их ярлом, военачальником и хозяином очага.
Хельмшрот внимательно слушал. Сидевший рядом Эска делал вид, что занят едой, но не упускал ни слова.
— Еще до того, как ты, Огвай, родился на каком-нибудь вонючем судне или в грязной пещере, я шел в бой с первыми моими эйнхериями. После того как умер Тенгир, а я достиг зрелости, никто из них не мог сравниться со мной, но служили они не из страха. Мы были братьями. Если ты завидуешь им, то мне плевать. Прошлого не изменить. Я не просил, чтобы их возвысили, но и не жалею о случившемся и не хочу терять последнюю связь с той эпохой.
— Однажды потеряешь, — сказал ярл.
— Еще не скоро. — Русс насупился. — Хель, да ты сегодня просто изводишь меня. Мясо гнилое попалось?
26
В скандинавской мифологии Фреки и Гери (Прожорливый и Жадный) — волки-спутники бога Одина.