Но обществоведение не отреагировало, оно сохраняло иллюзию стабильности системы ценностей и установок людей, а значит, и иллюзию стабильности общественного строя. Такую ошибку сделала монархия, но советское обществоведение из этого не извлекло урока и продолжало поддерживать веру в магическую силу Октябрьской революции и Победы (см. [222]).
Для консолидации советского общества и сохранения гегемонии политической системы требовалось строительство новой идеологической базы, в которой советский проект и на первом, и на новом этапе был бы изложен на рациональном языке, без апелляции к подспудному мессианскому чувству революции. Взрывное возникновение множества групп с разными когнитивными структурами и ценностями создало для политической системы ситуацию реальной невозможности пересобрать новое население в общество и нацию на старой платформе, но старая партийно-государственная машина не могла ни понять, ни предвидеть, ни выработать новые технологии. Уважаемые руководители-старики (как Брежнев или Суслов) этой проблемы не видели, т. к. в них бессознательный большевизм и его стереотипы были еще живы, а новое поколение номенклатуры искало ответ на эту проблему (осознаваемую лишь интуитивно) в марксизме (или в образе Запада), где найти ответа не могло. Это вызвало идейный кризис в среде партийной интеллигенции.47
Мировоззренческий кризис порождает кризис легитимности политической системы, а затем и кризис государства. Ю. В. Андропов в 1983 г. так определил состояние общественного сознания: «Мы не знаем общества, в котором живем». Это состояние ухудшалось: незнание превратилось в непонимание, а затем и во враждебность, дошедшую у части элиты до степени паранойи. Незнанием была вызвана и неспособность руководства выявить и предупредить назревающие в обществе противоречия, найти эффективные способы разрешить уже созревшие проблемы. Незнание привело и само общество к неспособности разглядеть опасность начатых во время перестройки действий по изменению общественного строя.
Почему эрозия мировоззренческой матрицы советского строя не вызвала действий руководителей государства и КПСС и их помощников — профессоров и академиков, пока к власти не пришло «поколение Горбачева»? Можно предположить, что они с их типом знания и методологии были не на высоте этой задачи. Их образование базировалось на историческом материализме, проникнутым механистическим детерминизмом. Они, сами не заметив, вернулись в ту парадигму, в которой проектировалась Февральская революция и отвергалась Октябрьская революция. Интеллектуальная элита КПСС методологически вернулась к «антисоветскому марксизму» — не видя этого. Поэтому большая часть этой элиты легко перешла в колею Горбачева, Яковлева, Чубайса и т. д. Этот процесс кончился интеллектуальной катастрофой (см. [223]).
Почему советская интеллигенция и масса образованных граждан постепенно утратили навыки рефлексии о прошлом и предвидении рисков впереди? Работая над этой книжкой, я читал много текстов Ленина, в том числе, непосредственно не связанных с темой книги, и пришел к выводу, что в 1950-1960-х гг. сошли с общественной сцены поколения, натренированные анализировать реальность и предвидеть угрозы. Тренером в этом деле для советского общества был Ленин. Много его соратников хорошо усвоили важные приемы мышления и воображения, они передавали эти навыки и сотрудникам, и всем гражданам, но другого такого тренера больше не нашлось. А писать учебники и методологические трактаты Ленину время не дало.
Почему же соратники Ленина не собрали его суждения и объяснения и не превратили их в учебные пособия? Я считаю, что соратники, рабочие и крестьяне, подумав, с его суждениями соглашались и считали, что это все понятно — это же не высокая наука и не философия. Считалось, что ученые и философы — это Гегель и Маркс, а позже — Ильенков и Мамардашвили. Так, видимо, считали наши идеологи и академики-обществоведы. Это общая ошибка, и задумались об этом совсем недавно, когда обнаружилась наша беспомощность.
Другой вывод, к которому я пришел, такой. Советские граждане первого периода (1917-1950 гг.) обдумывали сложные проблемы, объяснения Ленина и последующих руководителей. Они мыслили в «методологической системе Ленина», сложившейся к 1917 г. Можно сказать, эта система была принята большинством уже к Октябрьской революции (важно, что на нее перешли не только те, кто признали советскую власть, но и их оппоненты — они мысленно вели спор или диалог в этой системе).
47
Если верить откровениям А.Н. Яковлева и других идеологов перестройки, уже с 1960-х гг. влиятельная часть интеллектуальной бригады власти стала дрейфовать к антисоветскому берегу, и, контролируя дискурс, она дезинформировала и общество, и власть.