Опыт показал, а Хайдеггер так определил сдвиг буржуазного общества к субъективизму: «Безусловная сущность субъективности с необходимостью развертывается как брутальность бестиальности. Слова Ницше о “белокурой бестии” — не случайное преувеличение» [148, с. 306]. Выражение брутальность бестиальности почти невозможно перевести на русский язык (дословно: тупая жестокость зверскости).
Глубокое противоречие в мировоззрении буржуазного общества не изменилось, даже когда стала очевидной проблема распределения дефицитных и невозобновляемых ресурсов между поколениями. Конфликт ценностей стал обостряться — как в в самой культуре Запада, так и с незападными культурами и цивилизациями. Вот структура этого конфликта: рынок распределяет ограниченные ресурсы в соответствии цене, принятой большим числом индивидов (их предпочтения подчиняются закону больших чисел). Очевидно, что будущие поколения не могут в данный момент присутствовать на рынке и выразить свои предпочтения — они еще не родились.
Это противоречие либералы снимали не исходя из объективных факторов, а с помощью принятой морали — в политэкономию были введены идеологические ценности. Одной из этих ценностей является «естественный» эгоизм человека, который вкупе с «невидимой рукой» рынка обеспечивает равновесие рынка. Отсюда выводится формула «Что сделали будущие поколения для меня?». То есть к «сделкам» с будущими поколениями требуют применить принцип эквивалентного обмена. Гершель так и писал о книге Джевонса «Угольный вопрос»: это — атака на эгоизм богатых англичан ныне живущего поколения.
В начале XX в., и особенно в 1917 г., большинство населения России отвергло эту идеологию и такой образ будущего. Русская революция пошла «в обход капитализма». Современные сдвиги нашего населения — другая история, не будем смешивать исторические периоды.23
Перейдем теперь к вопросу, который нас касается непосредственно: как указанные противоречия преломились в политэкономии марксизма? Ведь позиция, занятая по этим проблемам Марксом и Энгельсом, оказала очень большое влияние на воззрения российских революционных движений и сказалась на судьбе России (а также и на мировой общественной науке в конце XIX и в первой половине XX в.).
Лауреат Нобелевской премии Ф. Содди (один из первых экологов — «энергетических оптимистов») сказал: «Если бы Карл Маркс жил после, а не до возникновения современной доктрины энергии, нет сомнения, что его разносторонний и острый ум верно оценил то значение, которое она имеет для общественных наук».24 Вспоминая о словах У. Петти «труд — отец богатства, а земля — его мать», Содди предположил, что «скорее всего, именно ученики пророка забыли указание на роль матери, пока им не освежило память упорство русских крестьян» [151, с. 165, 166].
Вот это «упорство русских крестьян», которые отвергали капитализм как зло, и определило силу и вектор Октябрьской революции — это и понял Ленин к 1907 г. Исторический процесс дошел до порога, который большинство крестьян и рабочих не могло переступить — западный капитализм был несовместим с их «образом истинности». В социологии есть понятие — становление зла, когда какое-то явление и институт становятся несовместимы с массовой совестью. Это и произошло за 15 лет до 1917 г.
Это представление стало важной частью образа революции и социализма Ленина. Это был период, когда изменение картины мира обнаружило глубокое противоречие в системе капитализма — конфликт между экономикой и экологией, буржуазным обществом и природой. Это противоречие стало срезом новой парадигмы знания и объяснения мира и общества. В русской версии этой парадигмы Ленин соединил некапиталистическое крестьянское (космическое) мироощущение с возникающей наукой становления. В этом совместном развитии Ленина, большевиков и массы образ будущего, как знамени Октябрьской революции, приобрел такую силу, что на целый исторический период она защитила наши народы от соблазнов западного капитализма.
Дж. Грей писал о том влиянии капитализма, которое он оказал на весь мир: «Даже в тех незападных культурах, где модернизация происходила без вестернизации их социальных форм и структур, воздействие революционного нигилизма вестернизации должно было подорвать традиционные представления об отношениях человека с землей и поставить на их место гуманистические и бэконианские инструменталистские воззрения, согласно которым природа есть не более чем предмет, служащий достижению целей человека» [90, с. 282].
23
Сейчас мы переживаем узаконенное новой политической системой лишение доступа к витальным ресурсам большой части и наших современников — не дотягивает их платежеспособность. Наличие в мировой социальной системе огромных масс людей, лишенных жизненно необходимых ресурсов, не мешает утверждать, что экономическая система находится в равновесии. Для снятия такого противоречия привлекается философия
24
Но Содди ошибался. Основные труды марксизма были созданы