Гонимый страхом, он помчался мимо полутемных комнат, возникавших то справа, то слева. В одной были собраны глазные яблоки, стояли банки с ногтями и прозрачные пакеты, туго набитые волосами. В другой были расклеены афиши фильмов: «Муха» Кроненберга, «Техасская резня бензопилой» Хупера, «Кошмар на улице Вязов» Уэса Крейвена.
Ну вот он и добрался. Вот она, предпоследняя комната. Перепрыгнув через провода, угольные брикеты и битые кирпичи, он бросился к винным бутылкам. И все остальное вокруг него исчезло: не было ни побега, ни смерти, ни крови. Сейчас самое важное – как стоят бутылки.
Стефан застыл перед стеллажом с алкоголем. Луч фонарика осветил первый ряд, и с особой тщательностью – то место, где находилось бордо урожая 1996 года. Во втором ряду стояли бутылки с бургундским урожая 1999 года.
Бордо сверху, бургундское снизу.
Не может быть.
Он вгляделся еще раз. Бордо сверху, бургундское снизу.
Тогда фонарик выпал у него из руки и снизу, с полу, осветил следы от уколов на правом предплечье. Один след был лиловым, почти черным. Видно, игла сломалась и застряла в теле.
В отчаянии он упал на колени, застонал, как загнанный зверь, и заплакал, уткнувшись лбом в землю, набрав пыли в нос и рот. А потом вдруг вскочил от внезапно охватившей его ярости.
Стефан шагнул к стопке угольных брикетов, на которой лежал кусочек мела, схватил его и принялся вслепую что-то писать на кирпичной стене. Какие-то слова, фразы, еще и еще.
– Когда? Когда же ты все это прочтешь?
Мел быстро раскрошился, и под конец Стефан, казалось, писал голыми пальцами.
Он не увидел, не услышал, как в этот момент у него за спиной возникла чья-то массивная фигура и направила на него пистолет.
Цикл повторился.
2
Четверг, 3 мая, 6:32
Стиснув зубы, Вик Маршаль нажал кнопку мобильника и отсоединился. В темноте маленькой спальни он ощупью нашарил рубашку, черные джинсы, ремень «Леви Страус», кожаную кобуру, висевшую на ручке гребного тренажера, и открыл дверь в гостиную. Волна мягкого света залила линолеум. Булонь-Бийанкур[1] просыпался под утренним солнышком.
– Звонил Мортье, – сказал он, услышав, что кровать скрипнула.
– Ну и?..
– Хочешь знать, что сказал напоследок этот придурок?
Голос его стал строже и суше:
– «Давай шевелись, V8, дел невпроворот. Но сначала я бы тебе посоветовал как следует позавтракать».
– V8?
Вик в полутьме натягивал джинсы.
– А я тебе не говорил?
– Ты вчера поздно вернулся…
– Это их последняя хохма, они меня так прозвали. V8 – восьмицилиндровый двигатель, где куча клапанов[2].
Селина зажгла ночник, села на постели и откинула набок длинные черные волосы. Вик смотрел на нее с нежностью. Он любил это чисто женское движение, неуловимый поворот головы, который делал ее такой желанной. Она потянулась, как кошка, подняв руки ладонями к потолку.
– Все путем?
Вик перешагнул через пока не вскрытую коробку с детской коляской, обогнул мраморный шахматный столик и присел на постель рядом с Селиной.
– Несмотря на мерзкую тесноту?
– Несмотря на мерзкую тесноту.
– Нынче знаменательный день. Они подключают меня к делу. Настоящее кровавое преступление в Сент-Уан. Похоже, что…
Перехватив тревожный взгляд жены, он предпочел сменить тему:
– Ты не знаешь, где мои кроссовки?
– Кроссовки?
– Они все носят кроссовки, вся бригада. И постоянно меня подкалывают, все не могут решить, какое у меня будет прозвище: V8 или Малдер.
– Тебе незачем под них подстраиваться в одежде, милый.
– Я просто хочу прижиться в бригаде, только и всего.
Он наклонился и ласково погладил Селину по животу:
– Сегодня ночью я почувствовал, как она шевелится. Ты прижалась ко мне, и эта разбойница пару раз лягнула меня в спину.
– Вик… У меня срок всего четыре месяца, ты ничего не мог почувствовать. Говоришь, разбойница?
– Только девчонки начинают так рано лупить папочку. Еще не родилась, а уже прямо тигрица.
– Это будет мальчик.
Кончиком указательного пальца Вик обвел контур ее грудей.
– Но ведь есть же результаты УЗИ, – шепнул он. – Этого достаточно…
– Нет! Надо подождать! Да и все равно ничего там не видно!
– Мне, наверное, будет тебя ни за что не убедить, даже такую полусонную.
Она приподнялась и принялась теребить волосы у него на груди. Он смотрел на ее тонкие, длинные руки. Ему нравилось за ними наблюдать и угадывать по их движениям все ее тайные намерения.
– Знаешь, я передумала насчет имени, – прошептала она.
– Ну-ка, ну-ка.
1
2
Здесь игра слов: по-французски