Здесь то справа, то слева увидишь раскрашенные гербы над воротами дворцов вельмож — Дориа, Русколи, Киджи, банкира Торлонни. Тут успевай увернуться от сытых рысаков, брызг фонтанов. То и дело надо уступать дорогу то красной лакированной карете какого-нибудь кардинала, то золоченым носилкам с балдахином, в которых несут самого папу в сопровождении нарядной папской гвардии, то карете важного австрийского посланника, который возвращается от папы в свой дворец палаццо Венеция{64}.
Но чуть отступи от этих улиц, встретится иной Рим — город кузнецов, корзинщиков, сапожников, красильщиков. Тут белье развешано на веревках поперек грязных улиц, всюду гром и стук, потому что мастеровые не имеют никаких мастерских — на то есть улица! Здесь на перекрестке горит костер, разведенный столяром, рядом с ним примостился сапожник, немного подальше — хозяйки доят коз, тут же варится рыба и жарится яичница и брокколи — капуста… Такого в Петербурге не увидишь. Сергея поразили римские контрасты — роскошь Корсо и нищета переулков, поразили крикливые римлянки, кривые переулки, пахнущий тиной Тибр, дома с дверями вместо окон в первых этажах… Лодовико и Джулия из этого Рима над Тибром. Привел их к Сергею Александр Андреевич. У него туча таких знакомцев.
Сергей с первого же дня окунулся в изучение древних римских памятников архитектуры. Стены Рима, остатки акведуков, амфитеатров времен цезарей — в них он увидел больше искусства, чем во всех новейших постройках.
Поэтому он с охотой взялся за предложенную ему Академией громадную — на весь пенсионерский срок — работу: обмеры и реконструкцию терм Каракаллы, некогда гигантских, просто не укладывающихся в представление сегодняшнего человека римских бань, разрушенных потом воинственными остготами. В термах были бассейны, залы для спортивных состязаний, для отдыха… Руины устрашали своими размерами. Но работа была тем интереснее, что постоянно приходилось по остаткам архитектурных деталей отгадывать замысел мастеров древности…
Время обрушило перекрытия, своды, портики, ротонду кальдерия[10], которая одна чуть ли не превосходила размеры Пантеона, нанесло на развалины землю, семена диких трав и винограда. Поди узнай, что и как тут было когда-то… Теперь на территории терм виноградники, дающие немалый доход графу Вело, помещения и площадки Римского семинария, каретные сараи и сеновалы.
Вымеривая стены, Сергей удивлялся масштабу залов, их разнообразию: один зал был овальный, другой — вытянутый прямоугольник с круглыми торцами, третий — квадратный. Легко представить в этом большом пространстве терм римских патрициев, после купаний следящих за состязаниями в плавании, беге, метании диска или беседующих на уединенной террасе. Да, древние архитекторы все тут предусмотрели.
Воссоздать в чертеже их творение — дело было увлекательное. Тут и школа серьезная, и задача благородная: показать современникам, каких высот достигали древние мастера.
Отчего-то эти древние архитекторы представлялись Сергею похожими на брата Александра Андреевича. Такие же труженики. Просыпаясь иногда раньше Александра Андреевича, Сергей подходил к его постели и разглядывал брата: большой беззащитный ребенок, Александр Андреевич спал на правом боку, подогнув коленки, почмокивая во сне. И можно ли было поверить, что у него столько характера и стойкости, которые помогают ему достойно исполнить великую картину. Перед нею все современное — и сам Карл Павлович Брюллов — меркнет.
Никто, даже батюшка, не понимает, отчего медленно идет работа над картиной. Да ведь ответственность какая!
Подошел Лодовико, спросил с улыбкой:
— Синьор знает, кто такой Каракалла?
Сергей пожал плечами.
— Римский император. Жил в первом веке… был убит.
Лодовико поправил:
— Рим не любил его, поэтому Каракалла погиб.
Лодовико сделал ударение на слове «Рим», вкладывая в это непонятный Сергею смысл. Сергей посмотрел на Лодовико с любопытством…
— Что ж, начнем работу, Лодовико?
— Да. Джулия, подай рулетку! — крикнул Лодовико…
Пусть Федор Иордан упрекает Александра Андреевича за отлучку от работы. Но нельзя теперь не поехать в Неаполь. Надо повидать Марию Владимировну, Машеньку Апраксину. Мысли его постоянно о ней. Черты ее лица он узнает в ликах мадонн Леонардо да Винчи. Она снится ему все время. Сны предвещают счастье. Машенька не только женой любимой, другом бесценным будет{65}. Она вызвалась перевести Штрауса, она переведет ему и новейшие в Европе трактаты по искусству, книги о развитии общества. Ей интересна станет работа художника. Каждый день она будет входить в студию. Каждый день он будет слушать ее звонкий добрый смех… Нет, полно, это не может случиться.