«Олегом» в концерте Русского музыкального общества я дирижировал сам; солистами были Шаронов и Морской, хор был весьма посредственный. Успеха было мало. Вещь прошла малозамеченной; то же было и в предыдущем сезоне со «Свитезянкой»[495]. Думаю, что это у нас судьба всех кантат, баллад и т. п. для солистов и хора; публика наша их не любит и слушать не умеет. Концертанты тоже не любят этой формы сочинения: надо устраивать спевки, разучивать хор. Солисты любят простое соло, хоры любят просто отдельные хоры. Издатели тоже не любят этих произведений, так как их никто не покупает. Очень печально…
Русские симфонические концерты этого сезона были против обыкновения в Большом консерваторском зале, по случаю ремонта зала Дворянского собрания. «Картинки к сказке о царе Салтане» вышли в оркестре блестяще и очень понравились.
Глава XXVI
1899–1901
Начало «Сервилии». «Майская ночь» во франкфуртском театре. Поездка в Брюссель. «Царская невеста» на частной сцене в Петербурге. Сочинение и оркестровка «Сервилии». «Садко» на императорской сцене. «Царь Салтан» на частной сцене в Москве. Отказ от дирижирования Русскими симфоническими концертами. 35-летний юбилей. Различные оперные планы.
Покончив С партитурой «Салтана»[496] и оставив пока в стороне сюжеты, вырабатываемые вместе с Вельским, я все более и более стал задумываться над меевской «Сервилией»[497]. Мысль о ней как об оперном сюжете приходила мне несколько раз и в прежние годы. На этот раз мое внимание было привлечено серьезно. Сюжет из жизни Древнего Рима развязывал руки относительно свободы стиля. Тут подходило все, за исключением противоречащего явно, как, например, явно немецкого, очевидно французского, несомненно русского и т. д. Древней музыки не осталось и следов, никто ее не слышал, никто не имел права упрекнуть композитора за то, что музыка его не римская, если условие избегать противоречащего явно им соблюдено. Свобода была, следовательно, почти что абсолютно полная. Но музыки вне национальности не существует, и в сущности всякая музыка, которую приня-то считать за общечеловеческую, все-таки национальна. Бетховенская музыкамузыка немецкая, вагнеровская —несомненно немецкая, берлиозовская —французская, мейерберовская —тоже; быть может, лишь контрапунктическая музыка старых нидерландцев и итальянцев, основанная более на расчете, чем на непосредственном чувстве, лишена какоголибо национального оттенка. Поэтому и для «Сервилии» необходимо было избрать, в общем, какой-либо наиболее подходящий национальный оттенок. Отчасти итальянский, отчасти греческий оттенки казались мне подходящими наиболее. Для бытовых моментов же, для плясок с музыкой и т. п., по разумению моему, значительно подходил оттенок византийский и восточный. Ведь у римлян своего искусства не было, а было лишь заимствованное из Греции. С одной стороны, в близости древней греческой музыки к восточной я уверен, а с другой —полагаю, что остатков древнегреческой музыки следует искать в искусстве византийском, отголоски которого слышатся в старом православном пении. Вот те соображения, которые руководили мною, когда общий стиль «Сервилии» стал для меня выясняться. Я никому не говорил о своем решении писать «Сервилию» и, взяв меевскую драму, сам разработал либретто своей оперы[498]. Переделывать и дополнять пришлось немного, и со второй половины сезона 1899/1900 года начали приходить в голову и музыкальные мысли.
Начавшиеся в университете в 1898/99 учебном году волнения заставили нас с женою предпочесть отправить сына Андрея в один из заграничных университетов. Выбран был Страсбургский университет. Осенью 1899 года Андрей уехал в Страсбург. Тем временем дирекция оперы во Франкфурте-на-Майне пожелала поставить у себя мою «Майскую ночь» и обратилась ко мне за указаниями. Что мог —я указал письменно, но это было, очевидно, недостаточно, а сам поехать я не видел возможности. Перед самым временем постановки оказалось, что во Франкфурт едет Вержбилович, приглашенный для участия в концертах. Я просил его по приезде во Франкфурт наведаться в оперу и от моего имени сделать некоторые указания, касающиеся главным образом постановки, бытовой стороны и сценической игры, дабы не вышло каких-либо слишком больших несообразностей в смысле передачи малорусской жизни, совершенно не известной немцам. Однако Вержбилович, любезно и предупредительно взявшийся за это, ровно ничего не сделал и во франкфуртскую оперу и не показывался[499]. Конечно, Вержбиловичу не следовало давать таких поручений…
495
34. «Свитезянка» —кантата для сопрано, тенора, хора и оркестра, — написаная летом 1897 г., была исполнена в первый раз в концерте Русского музыкального общества 14/X1898 г. под управлением В.И.Сафонова, при участии М.Я.Будкевич и ГЛ.Морского.
496
1. Из письма композитора к сыну А.Н.Римскому-Корсакову от 18/1 1900 г.: «Сегодня я наконец кончил партитуру и переложение „Салтана“. Радуюсь этому, как всякому желанному концу, а сверх того чувствую усталость и потому радуюсь сугубо окончанию. Мне осталось только кое-что поправить и дополнить невписанные инструменты кое-где, там и сям…» (Семейный архив Римских-Корсаковых).
497
2. Из письма Н.А.Римского-Корсакова к Н.И.Забеле от 8/V 1900 г.: «Ах, как хочется писать оперу!»
499
4. Здесь имеет место некоторое недоразумение. Письмом в редакцию газеты «Русь» от 14/V 1909 г. (№ 100) А.В.Вержбилович опровергал эти строки «Летописи», так как в действительности он во Франкфуртском театре был, давал указания режиссеру и отбирал рисунки костюмов, но на репетициях не мог присутствовать. По возвращении в Петербург А.В.Вержбилович вследствие своей болезни отчет о посещении Франкфуртского театра передал на словах А.К.Глазунову с просьбой сообщить его Римскому-Корсакову. Ввиду пребывания Николая Андреевича с 26/по 5/1900 г. в Брюсселе, А.К.Глазунов письменно передал просьбу А.В.Вержбиловича Н.Н.Римской-Корсаковой, которая и сообщила мужу о результатах посещения Вержбиловичем Франкфуртской оперы. Будучи крайне занят репетициями и концертом в Брюсселе, Н.А.Римский-Корсаков не удержал в памяти этого сообщения.
Редактируя первое издание «Летописи», Н.Н.РимскаяКорсакова, очевидно, также забыла об отчете А.В.Вержбиловича, чем и объясняется, что она оставила без пояснения две комментируемые фразы.