79. Император послал посольство к изменнику Михаилу в лице Феодора Филеса, ослепленного императором Феодором. Посольство было сделано в примирительном духе и уступало ему много из принадлежавших нам крепостей и местечек. Император уступал изменнику, желая склонить его к дружеским отношениям, он и требовал очень немногого, и неприлично было пренебрегать этим требованием. Но изменник был несговорчив и неподатлив на речи. Он не только не принял посольства как следует, но и дал ему неприличный ответ. Его надмевало родство не только с Манфредом, королем сицилийским[197], но и с Вильгельмом, князем Ахайи, потому что и с этим он уже вступил в родственную связь. Поэтому он много мечтал о себе и поговаривал свысока. Чрезвычайно оскорбленный его словами и обиженный его ответами, Феодор Филес возвратился к императору, сказав следующее изменнику: «Я вижу, что ты дурачишься и потому говоришь вещи неприличные. Но скоро узнаешь ты, как крепка императорская власть и римская сила и раскаешься, но уж будет бесполезно». Сказав это, он возвратился к императору, жалуясь на сумасбродство Михаила, что он не хотел нисколько уважить императора, не хотел освободить ни Константина Хаварона, ни меня, пишущего эти строки, — его потому, что он воспитывался вместе с императором и часто состязался с ним в воинских упражнениях, а меня как родственника императору, у ног которого горько рыдала моя жена; между тем как император освободил из темницы больше двадцати человек, которых взял в плен на сражении при Водинах, куда был послан императором Феодором, и из которых одни были родственники изменнику, а другие — лучшие из его воинов и происходили от знатных фамилий. Такими следствиями сопровождалось посольство, отправленное к изменнику. Император посылал посольство и к зятю изменника, королю сицилийскому Манфреду, в лице каниклия[198] Никифора Альятты, которого Манфред продержал у себя около двух лет; да и как бы он мог выполнить хоть одно из требований императора, — он, связанный совершенно с Михаилом-изменником и мечтавший о больших выгодах[199]? Император посылал послов и к князю Ахайи. Но он, смело полагаясь на родственный союз с изменником и ожидая от него многого, вовсе не пристал и к речам.
80. Итак, император, как мы выше сказали, брата[200] своего, севастократора, послал на Запад против изменника Михаила и, вручив ему войска с их начальниками, велел прямо держать путь против изменника, пока не встретится с его войском. Севастократор Иоанн исполнил волю императора. В это время изменник Михаил со своей супругой и домашними расположился в пределах Кастории. Вдруг доходит до него крик, что римское войско идет против него и уже перешло равнины водинские. Услышавшие этот крик испугались и не только сами обратились в бегство, но и других увлекли к тому же. А так как была ночь и нельзя было рассмотреть, куда кто бежит, то для многих эта дорога, как меч, была причиной смерти: Феодор Петралифа, родной брат супруги изменника Михаила, вскочив на рьяного коня, попал на гористое место, — и сам, и лошадь оборвались с утеса, и оба погибли. Другие добежали до своих границ, или до Пиринейских гор, которые древний и новый Эпир отделяют от Эллады и нашей стороны. После всего происшедшего таким образом севастократор[201], найдя страну без охранного войска, с полной безопасностью стал делать нападения на находившиеся в ней крепости. Сперва он пошел на Ахриду, на которую все смотрели, как на архиепископию болгарскую, имея с собой и ее архиепископа Константина Кавасилу, который императором Феодором был удален от своей паствы, потому что последний подозревал его в чем-то против царской власти, так как два брата архиепископа, Иоанн и Федор, были в то время с изменником Михаилом, — Феодор считался в числе его вельмож, а Иоанн управлял почти всеми делами: и общественными, и домашними. Поэтому, как мы сказали, император Феодор и подозревал архиерея. Но император Михаил, менее подчинявшийся подобным случайностям в своих поступках, приписав большую часть случившегося, а то и все — Богу, даровал архиепископу свободу, и вследствие этого он отправился в путь вместе с севастократором. Прибыв в Ахриду, как мы сказали, севастократор придвинул к ней военные машины, а архиепископ принялся убеждать жителей к сдаче словами. И спустя немного Ахрида была уже в их руках. Устроив здесь все порядком, севастократор устремился на Деаволис и перед крепостью этого города хотел выставить разнородные машины. Так действительно и распорядился: поставил стенобитные орудия, сделал разные приготовления, предписываемые военным искусством, постоянно производил приступы и вообще употреблял все меры к тому, чтобы овладеть городом. И его цель была достигнута им на самом деле. Когда много народу, находившегося внутри крепости, было убито и немало ранено стрелами, тогда прочие, упав духом (потому что западный народ по самой природе очень несостоятелен для защиты крепостей), сдали севастократору крепость Деаволис. И вся находившаяся близ этих крепостей (Деаволиса и Ахриды) страна, как-то: Преспа, Пелагония, Соск, Молис — сдалась римским войскам и стала подвластной римлянам. Обитатели западных стран таковы, что легко сдаются всем государям. Поэтому избегают опасностей и сохраняют большую часть своего имущества. Это происходило, когда наступала весна.
197
Τω ρηγι της Σικειλιας τω Μανφρε сн. Григоры ист. кн. 3, гл. III и Пахимера ист. Михаила и Андроника Палеологов, кн. 1, гл. 30.
198
Του επι του κανικλειον. Κανικλειον-ом назывался сосуд с пурпуровой жидкостью, которой императоры подписывали свои грамоты. — Анастасий в примеч. к актам VII собора говорит, что император из каниклия «Phoeniceas literas scribebat.». ο επι του κανικλειον — Каниклий, — чиновник, хранивший этот сосуд. В круг его обязанностей входило также скреплять императорскую подпись. Codin.
199
«Они (король сицилийский и князь ахайский) надеялись без труда занять все Римское царство от Ионийского залива до самой Византии и как будто упрочили уже за собой власть над ним, делили его между собой на участки, прежде чем коснулись тела». Григора.
200
У императора Михаила Палеолога были два брата от одного отца, но не от одной матери — Иоанн и Константин. См. Пахим. ист. Мих. и Андроника Палеологов, кн. 1, гл. 20 по русс. перев.