«Летучий голландец» российской интеллигенции
(очерки истории «Философского парохода»)
Пролог
— А вы, папаша, по какому делу? За контру? <…>
— Не знаю, — ответил он наконец, — определить мое поведение как контрреволюцию я, право, затруднился бы. Я ничего не делал. Если это контрреволюция… Впрочем, знаете, каменная глыба, которая лежит посреди улицы, вероятно, думает тоже о себе, что она безвредна, а люди видят в ней помеху движению… Если разобраться…
Странный юбилей отмечался в минувшем 2003-м: 81 год «философскому пароходу»… На самом деле, пароходов было, как минимум, два и еще множество не менее «философских», если следовать той же логике, поездов — их точное количество до сих пор не берется назвать ни один историк. Многочисленные публикации, историко-документальная выставка, «Философский пароход–2» с делегатами XXI Всемирного философского конгресса на борту, — все эти акции были посвящены одной теме: высылке из Советской России в 1922–1923 гг. большой группы интеллигенции[1].
Факт высылки никогда не замалчивали. Однако ракурс его рассмотрения менялся с каждым новым виражом генерального курса правящей партии (неважно какой — коммунистической или президентской). В соответствии с этим историки либо приветствовали и прославляли «мудрое решение» советского руководства, либо призывали к «покаянию» и скорбели о «жертвах» разыгравшейся в 1922–1923 гг. «интеллектуальной трагедии»[2].
Такое размежевание вызвано, на мой взгляд, безуспешной попыткой решить вопрос о виновности интеллигенции или власти, а также упорным непониманием логики исторического процесса. Чтобы преодолеть возникшие здесь проблемы, мне представляется необходимым, во-первых, уточнить «горизонт» события, т. е. те «фоновые» социокультурные процессы, которые попали в «поле притяжения» изучаемого события, обусловили его специфику. Без их учета историк лишается возможности понять смысл и суть известного ему факта. Во-вторых, нужно, по возможности, избавиться от идеологических штампов и шлейфа мифологем, поскольку в них, как в дымке, оказываются с трудом различимы контуры исторической реальности.
Путь к причалу
Надо сказать, что началось все задолго до того, когда кто-либо хотя бы приблизительно взялся предсказать политическую судьбу героев этой истории. Точкой отсчета может служить печально известный 1909 год. Тогда семь известных мыслителей и публицистов в азарте саморазоблачения и верноподданнического волеизъявления, рожденного страхом перед «грядущим Хамом», положили под топор государственной идеологической машины голову российской интеллигенции — «Вехи» в одночасье разрушили зыбкий мир и не менее хрупкое чувство общей судьбы и беды, которое после поражения первой русской революции затеплилось было в интеллигентской среде. Пятеро из семи авторов сборника оказались впоследствии за границей: кроме умершего в 1920 г. Б. А. Кистяковского и оставшегося в России М. О. Гершензона, другие — Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, А. С. Изгоев (Ланде), С. Л. Франк — были высланы за пределы РСФСР в 1922 г. (П. Б. Струве, как член правительства Врангеля, эмигрировал по собственной инициативе). О том, что интеллигенты-большевики, пришедшие к власти, не забыли «веховскую» провокацию, говорят архивные документы, в которых рядом с фамилией, например, Изгоева, в качестве социально-политической характеристики значится: «старый веховец»[3]…
Традиционно высылку связывают с началом в 1921 г. проведения новой экономической политики, которая возродила частную инициативу и собственность, а также иллюзию возможного поворота к старым общественным принципам и ценностям.
Разразившийся в том же, 1921-м, году в Поволжье и на Украине голод своим масштабом и жестокостью ужаснул и видавшее виды советское руководство, и российскую общественность[4], и Запад. Перед лицом народной трагедии власть и интеллигенция сделали шаг навстречу друг другу — в июле 1921 г. был организован Всероссийский комитет помощи голодающим. Почему-то историки не слишком внимательно отнеслись к проблеме несостоявшегося сотрудничества этих двух групп в рамках Помгола[5]. Но, судя по всему, именно история Комитета помощи голодающим предопределила дальнейший ход интересующих нас событий.
О грядущем голоде стало известно уже в начале лета. 20 июня на 3-м Всероссийском продсовещании А. В. Халатов[6] в своем докладе «Об основах государственного снабжения» сообщил, что продналог
1
В статье условно, с нарочитой упрощенностью в духе концепций советских идеологов начала 1920-х, под «интеллигенцией» понимается «разряд работников, которых физический труд имеет <…> весьма малую ценность, а труд интеллектуальный, эмоциональный <…> имеет для общества большую ценность». Этот «разряд работников» по своей социальной функции является «организатором, расширителем, хранителем и преподавателем общественного опыта». (См.: Луначарский А. В. Интеллигенция в ее прошлом, настоящем и будущем. — М.: «Новая Москва», 1924. С. 11, 23.) Продолжая в том же духе, интеллигенцию этого периода можно разделить на две группы: «старую» и «новую». Первая — унаследована советским обществом от буржуазного. Вторая — появилась в результате октябрьской революции (там же, с. 21). В статье речь идет, прежде всего, о «старой» интеллигенции.
2
См., напр.: Кацура А. В. «Очистим Россию надолго». Об интеллектуальной трагедии России под названием «Философский пароход» (1922 год). О символе интеллектуального возрождения России: «Философский пароход — 2» (2003 год) // Вестник Российского философского общества. 2003. № 1. С. 8–9.
3
Документ опубликован в кн.: Главацкий М. Е. «Философский пароход»: год 1922-й: Историографические этюды. — Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2002. С. 182–192.
4
Многие «старые» интеллигенты причисляли себя к общественности. Под «общественностью» понимались «представители общественных организаций», «общественные работники» (Декларация Н. М. Кишкина // Последние новости. Париж. Под ред. П. Н. Милюкова. № 397. Ср., 3.08.1921. С. 1), граждане, способные к «самодеятельности», отличающиеся «инициативностью», «стремлением самим прийти к себе на помощь <…>, не озираясь на правительство» (Москва, 22 августа // Помощь. Бюллетень Всероссийского комитета помощи голодающим. М. № 2. Пон., 22.08.1921. С. 1).
5
Наиболее подробно история ВКПГ изложена в статье М. Геллера «„Первое предостережение“ — удар хлыстом. (К истории высылки из Советского Союза деятелей культуры в 1922 г.)» (См.: Вестник русского христианского движения. Париж — Нью-Йорк — Москва. № 127. IV — 1978. C. 187–232). Однако в тексте есть ряд неточностей и недоговоренностей, что, если учесть и его идеологическую ангажированность, существенно снижает историческую ценность исследования М. Геллера. Так, напр., член ВКПГ А. И. Угримов назван «Угрюмовым» (с. 202), а на с. 207, сообщая о ликвидации Помгола, Геллер пишет, что арестован «весь состав Комитета, за исключением Веры Фигнер и председателя сельскохозяйственной кооперации П. А. Садырина», что неверно: или было арестовано все собрание — 73 человека — и большинство сразу отпущено, или только какая-то из его комиссий, поскольку, во-первых, некоторые члены ВКПГ были представителями советских ведомств, во-вторых, в сообщении ВЧК (Известия ВЦИК. № 199. 8.09.1921. С. 3) фигурируют только 5 человек (Н. М. Кишкин, Е. М. Кафьева, П. Т. Саламатов, С. Н. Прокопович, В. Ф. Булгаков). Е. Д. Кускова и М. А. Осоргин в воспоминаниях, на которые ссылается Геллер, называют 6 пострадавших членов ВКПГ (Н. М. Кишкина, С. Н. Прокоповича, Е. Д. Кускову, Д. С. Коробова, И. А. Черкасова, М. А. Осоргина).
6
А. Б. Халатов (1896–1938) — в 1918–1923 гг. член коллегии Накомпрода, председатель комиссии СНК по рабочему снабжению, с 1921 по 1931 гг. председатель комиссии по улучшению быта ученых (КУБУ) при СНК СССР.