Потом, уже вечером, мы сидели у костра, и Батя курил трубку, а Мэри записывала что-то в дневник, которому доверяла все, чем не хотела делиться с нами: головные боли, разочарования, то новое, что ей довелось узнать и чем не хотелось хвастаться в разговорах, победы, которые озвученными могли лишь потускнеть. Она писала в палатке-столовой при свете газовой лампы, а Батя и я сидели у костра в пижамах, халатах и противомоскитных сапогах.
— Это чертовски смышленый лев, — заметил Батя. — Будь Мэри чуть выше ростом — сегодня он не ушел бы от нас. Но я сам виноват.
Мы оба знали о его ошибке, но избегали говорить о ней.
— Мэри убьет его. Но запомни вот что. Я не думаю, что он очень смелый. Он очень умный. Но если его ранить, у него хватит храбрости на все. Смотри не допусти этого.
— Сейчас я стреляю вполне прилично.
Батя промолчал. Он думал. Потом я услышал:
— Лучше, чем прилично, если на то пошло. Самонадеянность — это лишнее, но сохраняй уверенность в себе. Он непременно ошибется, и ты убьешь его. Хорошо бы у какой-нибудь львицы началась течка. Тогда он не будет привязан к логову. Правда, в это время они ждут потомство...
— Какую же ошибку он допустит?
— Обязательно допустит. Сам увидишь. Жаль, я должен уехать раньше, чем Мэри убьет его. Позаботься о ней, как должно. Проследи, чтобы она спала. Очень уж надолго затянулась для нее эта охота. Дай отдохнуть и ей, и этому проклятому льву. Не преследуй его слишком настойчиво. Пусть станет увереннее.
— Что-нибудь еще?
— Если сумеешь, сделай так, чтобы Мэри отстреливала животных на мясо и тоже набиралась уверенности.
— Я собирался научить ее подкрадываться к животным на пятьдесят ярдов, а потом, может, и на двадцать.
— Может сработать, — кивнул Батя. — Все остальное мы уже испробовали.
— Я думаю, сработает. Потом она сможет отстреливать их и с большего расстояния.
— Она ужасно стреляет, — заметил Батя. — Но кто знает, что может измениться за два дня.
— По-моему, я все правильно рассчитал.
— Согласен с тобой. Только когда вы пойдете на льва, забудь о своих двадцати ярдах.
— Само собой, — кивнул я. — Разве что мы сами не наткнемся на него на таком расстоянии.
— Об этом я бы не волновался, — заверил меня Батя. — Но пожалуйста, обдумай все тщательно.
— Я сделаю все так, как ты меня учил.
— Не уверен, что это чертовски здорово, — покачал головой Батя.
Около четырех часов я послал за Нгуи, а когда он пришел, попросил его позвать Чейро, взять оружие и сказать Мутоке, чтобы тот подогнал джип.
— Прихвати еще кого-нибудь помочь нести тушу, — добавил я. — Тебе можно есть гну?
— Да. Но лучше пофу [15].
— Я знаю. Но канн сейчас нет. Уже две недели я не встречал ни одной.
— А импалы?
— Подстрелим импалу или томми и одну антилопу гну.
— Мзури.
Мэри писала письма, и я сказал ей, что послал за машиной, а потом пришли Чейро и Нгуи. Они вытащили из-под коек зачехленное оружие, и Нгуи собрал «спрингфилд». Они нашли патроны, пересчитали их и проверили те, что были с литыми пулями, для «спрингфилда» и «манлихера». Это были первые приятные мгновения предстоящей охоты...
— На кого мы будем охотиться? — спросила Мэри.
— Нам нужно мясо. Проведем эксперимент, о котором мы говорили с Батей, потренируем тебя перед охотой на льва. Я хочу, чтобы ты подстрелила гну с двадцати ярдов. Вы с Чейро подкрадетесь к ней вдвоем.
— Уж не знаю, сумеем ли мы подобраться так близко.
— Вы справитесь. Только не надевай свитер. Возьми с собой и, если станет прохладно, наденешь по дороге домой. И закатай рукава сейчас, если есть такая необходимость. Пожалуйста, дорогая.
У мисс Мэри вошло в привычку перед выстрелом обязательно закатывать правый рукав охотничьей куртки. Возможно, она хотела лишь отдернуть манжеты. Но движение это могло спугнуть животное за сто ярдов или даже дальше.
— Ты ведь знаешь, я больше так не делаю.
— Хорошо. Я вспомнил про свитер, потому что из-за него приклад винтовки может оказаться слишком длинным для твоей руки.
— Ладно. А если в то утро, когда мы найдем льва, будет холодно?
— Я только хочу посмотреть, как ты стреляешь без свитера. Проверить, есть ли разница.
— Все ставят со мной какие-то эксперименты. Просто так я уже не могу пойти на охоту, выстрелить и убить?
— Можешь, дорогая. Сейчас ТВ все это и проделаешь.
Мэри стояла у самой опушки, откуда можно было стрелять, и мы видели, как Чейро опустился на колено, а Мэри подняла винтовку и наклонила голову. Мы услышали выстрел и почти одновременно удар пули в кость, увидели, как старый черный самец гну подскочил вверх и тяжело рухнул на бок. Другие антилопы рванули с места в галоп, а мы с радостными криками поспешили к Мэри с Чейро и черному бугру на траве.
Мэри и Чейро уже стояли рядом с гну, когда мы все выпрыгнули из джипа. Чейро вытащил нож, сияя от счастья. Все повторяли: «Пига мзури. Улипига мзури сана, мемсаиб. Мзури, мзури сана».
Я обнял Мэри.
— Прекрасный выстрел, котенок, и подкралась ты очень близко. А теперь пожалей его, выстрели вот сюда, в основание уха.
— А почем не в лоб?
— Нет, пожалуйста, в основание уха.
Она жестом отогнала всех, передернула затвор, подняла винтовку, тщательно прижалась к прикладу щекой, глубоко вдохнула, выдохнула, перенесла вес на выставленную вперед левую ногу и выстрелила, проделав маленькую дырочку аккурат в том месте, где левое ухо срасталось с черепом. Передние ноги гну медленно обмякли, а голова слегка откинулась. Даже мертвый, самец выглядел величественно, и я снова обнял Мэри и отвернул в сторону, чтобы она не видела, как Чейро вонзает нож в точку забоя [16], после чего для мусульман бык становился мясом для еды.
— Отправляйся в машину, котенок, и глотни из фляжки Джинни. Я помогу им погрузить тушу в кузов.
— Пойдем, выпей со мной. Я только что накормила своей винтовкой восемнадцать человек, и я люблю тебя и хочу выпить. Мыс Чейро подкрались очень близко?
— Восхитительно близко. Лучшего просто быть не может.
Фляжка Джинни лежала в одном из отделений старого испанского подсумка, и в ней плескалась пинта джина «Гордонс», который я купил у Салтана Хамуда. Ее так называли в честь другой, древней, знаменитой серебряной фляжки, которая во время войны все-таки протекла по швам на высоте в бог знает сколько тысяч футов, и заставила меня поверить, что я ранен в зад. Старую фляжку Джинни так и не удалось толком починить, но мы назвали эту квадратную бутыль в честь древней, высокой, плотно прилегавшей к бедру фляжки, с закручивающимся серебряным колпачком, украшенным именем девушки, но не названиями сражений, свидетелем которых она являлась, не именами тех, кто пил из нее и уже умер. Названия сражений и имена погибших даже при убористой гравировке покрыли бы обе стороны фляжки Джинни. Но новая, хотя и невзрачная, вызывала нашу племенную гордость.
Мэри выпила, потом я, и Мэри сказала:
— Знаешь, Африка — единственное место, где неразбавленный джин на вкус не крепче воды.
— Немножко покрепче.
— Я в фигуральном смысле. Я еще глотну, если можно.
Джин был действительно очень хорош на вкус, воду совсем не напоминал, крепкий, приятно согревающий, поднимающий настроение. Я протянул Мэри бурдюк с водой, она сделала большой глоток и сказала:
— И вода — прекрасный напиток. Несправедливо сравнивать ее с джином.
Я оставил ее с фляжкой Джинни и подошел к заднему борту, откинутому для облегчения погрузки. Мы загрузили самца целиком для экономии времени и с тем, чтобы любители требухи могли взять все, что им хочется, когда его будут разделывать в лагере. В кузове он уже не выглядел так величественно и лежал там с остекленевшими глазами, большим брюхом, несуразно вывернутой головой и вывалившимся, как у повешенного человека, серым языком. Нгуи, который вместе с Мутокой при погрузке старался больше всех, сунул палец в пулевое отверстие повыше плеча. Я кивнул, мы подняли борт, закрепили его, и я взял у Мэри бурдюк, чтобы вымыть руки.