Я объяснил, что не в власти повесить Осведомителя или кого-то еще. Мою реплику он воспринял, как отменную шутку, и я спросил его о льве мисс Мэри. Он ответил, что лев совершил очередное убийство на пути к болоту и равнине, и мы должны ожидать его со дня на день.
После этого мы выпили, и я предложил ему немного поспать и прийти в лагерь до наступления темноты, чтобы мы вместе могли нести вахту этой ночью. Я также взял у него немного нюхательного табака, сунул под верхнюю губу и заснул на большом стуле под деревом.
Когда проснулся, облака спустились с холмов Чулас и чернотищей повисли вдоль склона горы. Солнце еще не зашло, но уже подул ветер, который приносит дождь. Я позвал Мвенди и Кейти, и к тому времени, как дождь, пронесшись по долине и прорвавшись сквозь деревья, обрушился на нас сначала сплошной, потом разорванной в клочья, белой стеной, все уже вколачивали колья, отпускали или натягивали веревки и рыли канавы. Небо разверзлось, ветер неистовствовал. Какое-то мгновение казалось, что он сорвет основную спальную палатку, но мы вбили дополнительные колья с подветренной стороны, и она устояла. Потом рев ветра смолк, да и дождь поутих. Но лило всю ночь и почти весь следующий день.
Приятно читать в палатке-столовой под барабанный бой дождя, вот я и читал, немного выпил и ни о чем не беспокоился. На какое-то время необходимость контроля с моей стороны отпала, и я наслаждался отсутствием ответственности, восхитительным состоянием инертности, когда не надо никого убивать, преследовать, оберегать, строить козни, защищать или участвовать в чем-либо, и с удовольствием воспользовался шансом предаться чтению. Мы уже забрались достаточно глубоко в кладовые чемодана с книгами, но в нем еще оставались скрытые сокровища вперемежку с тем, что требовало обязательного прочтения, и не следовало забывать про двадцать томов Сименона на французском, которые я не читал. Если вам случится мокнуть под дождем, когда вы стоите лагерем в Африке, лучше Сименона нет ничего, и с ним меня не волновало, сколь долго будет лить дождь. Из каждых пяти взятых наугад книг Сименона три будут хорошими, но заядлый книголюб в такую погоду может проглотить плохие, и я начинал бы все подряд, делил книги на плохие или хорошие (для Сименона не существует промежуточной оценки) а потом, определившись с категорией полудюжины и разрезав страницы, приступал бы к чтению, с удовольствием переложив свои проблемы на Мегре, вместе с ним посмеиваясь над глупостью и Quai des Orfevres [18], и восхищаясь его проницательностью и истинным пониманием французов, что доступно лишь людям его национальности, коль скоро французы оградились от понимания самих себя неким невразумительным законом — sous peine de travaux force a la pertuite [19].
Мисс Мэри, похоже, смирилась с дождем, ставшим еще монотоннее, но ничуть не слабее, забросила письма и читала какую-то интересную для нее книгу. Как выяснилось, «Государя» Макиавелли [20]. «Что, если дождь зарядит дня на три или четыре?» — спрашивал я себя. С такими запасами Сименона я мог продержаться около месяца, особенно если отвлекаться от чтения и размышлять о чем-нибудь после каждой книги, страницы или главы. Подгоняемый непрерывным дождем, я мог думать и между абзацами, не только о Сименоне, но и многом другом и полагал, что легко и с пользой протяну целый месяц, даже если кончится спиртное и мне придется пользоваться нюхательным табаком арапа Маины или перепробовать всевозможные отвары из лекарственных деревьев и растений, которые нам показали.
— Это компания грубых шутников, — заявила мисс Мэри. — Вы с Пи-эн-джи шутите очень грубо, и Батя не отстает. Знаю, я тоже шучу грубовато. Но не так, как вы.
— Некоторые шутки хороши лишь в Африке, потому что за ее пределами люди не могут представить себе ни этого материка, ни населяющих его животных. Это мир зверей, и среди них есть хищники. Люди, не встречавшие хищников, не понимают, о чем идет речь. Равно как и те, кому не приходилось убивать, чтобы добыть себе пропитание. И они не знакомы с племенами и не знают, что для тех естественно и обычно. Я выражаюсь очень туманно, котенок, но я постараюсь и напишу об этом так, чтобы все стало понятно. Правда, придется объяснять многое такое, чего люди не только не понимают, но даже представить себе не могут.
— Знаю, — кивнула Мэри. — Лжецы тоже пишут книги, а как ты собираешься тягаться с лжецом? Как соперничать с тем, кто пишет, как охотился и убил льва, а когда его привезли в лагерь в грузовике, он неожиданно ожил? Как доказать правду человеку, который утверждает, что Большая Руаха [21]кишит крокодилами? Но тебе не придется этим заниматься.
— Нет, — сказал я. — Я и не собираюсь. Но не надо винить лгунов. Кто на самом деле писатель, если не прирожденный лгун, который все выдумывает, исходя из собственных или чужих знаний? Я — писатель, а значит, тоже лгун и выдумываю, основываясь на том, что знаю сам или слышал от других. Я — лгун.
— Но ты не стал бы врать Пи-эн-джи, или Бате, или мне о том, что выкинул лев, леопард, буйвол.
— Нет. Но это правда для узкого круга. Человек, который пишет роман или рассказ, — лгун ipso facto [22]. Он создает правду, и это единственное оправдание, поскольку вымысел его кажется правдоподобнее, чем все, что произошло на самом деле. Именно так можно отличить хорошего писателя от плохого. Если он пишет от первого лица и объявляет свое творение художественным произведением, то критики постараются доказать, что ничего подобного с ним не происходило. Это также глупо, как пытаться доказывать, что Дефо никогда не был Робинзоном Крузо, следовательно, и книга эта плохая. Прости, если прозвучало, как лекция. Но в дождливый день мы можем позволить себе такое...
— Совсем недавно ты сказал, что все писатели чокнутые, а теперь называешь их лгунами.
— Неужели я назвал их чокнутыми?
— Да. Вы с Пи-эн-джи говорили именно так.
— При Бате?
— Да. Он сказал, что все егеря — чокнутые, как и все белые охотники, а белых охотников свели с ума егеря, писатели и автомобили.
— Батя, как всегда, прав.
— Он советовал мне не обращать внимания на вас с Пи-эн-джи, потому что вы оба с приветом.
— Так оно и есть, — кивнул я. — Только нельзя говорить об этом посторонним.
— Но ты же не считаешь, что все писатели действительно чокнутые?
— Только хорошие.
— Но ты же рассердился, когда тот человек написал книгу о том, как ты чокнулся?
— Да. Потому что он не знал ни о чокнутости, ни о том, как это происходит, и ничего не смыслил в писательстве.
— Как-то ужасно все сложно, — покачала головой мисс Мэри.
— А я и не буду стараться объяснить. Попробую написать что-нибудь и показать тебе, как это получается.
— Бате всегда хотелось это понять. Он сказал, что ты есть и всегда был с приветом, и все же он абсолютно доверял тебе, и я тоже должна доверять. Иной раз меня это расхолаживает. Но я не расхолаживаюсь, и мне нравится наша жизнь. Принести тебе что-нибудь выпить? Ты читай. Разговаривать нам совсем не обязательно.
19
Sous peine de travaux force a la pertuite — Подделка денежных знаков карается пожизненными каторжными работами
20
Макиавелли, Никколо ди Бернардо (1469—1527) — итальянский политический деятель и историк. В трактате «Государь» (1532) сформулировал теорию дипломатического искусства, в основе которой лежит абсолютизация силы.