Стоит отметить, что осмысление неформальной занятости различными экспертами весьма сильно различается. В середине XX века, вплоть до 1970-х годов (когда, собственно, и было введено в оборот само понятие «неформальная занятость») неформальная экономика рассматривалась как пережиток прошлого, который исчезнет по мере развития тех стран, где неформальная экономика ещё играет важную роль. В настоящее время стало очевидно, что неформальная экономика никуда не уходит.
Стало также ясно, что неформальная занятость существует и растёт не только в условиях неразвитости, но, отчасти, и в условиях промышленного роста. На нынешней стадии развития капитализма рост промышленности создаёт не только «формальные», но и (а порой — в первую очередь) новые «неформальные» рабочие места. Это связано с тем, что капиталисты стремятся сократить издержки на рабочую силу и оптимизировать её использование. Поэтому часть производственных операций передаётся субподрядчикам — мелким и мельчайшим предприятиям, которые или не зарегистрированы сами, т. е. являются неформальными предприятиями, или, во всяком случае, используют труд неформально нанятых работников. В итоге, этот сектор неформальной экономики растёт не вместо, а вместе с ростом промышленности[22].
В то же время возникла и школа экономистов, пытающаяся радикально пересмотреть традиционные взгляды на неформальную занятость. Это направление мысли связано, прежде всего, с именем перуанского либерального экономиста Эрнандо де Сото, доказывающего, что неформальная экономика — это вполне полноценная и динамичная часть экономики, главная проблема которой — недостатки правовых систем и правоприменительных практик в «развивающихся странах» и в странах «переходной экономики». Дескать, неуважение к частной собственности, бюрократизм, чрезмерные налоги — всё это загоняет экономически вполне полноценные предприятия в теневую зону. Отсюда и высокая доля неформальной экономики в этих странах. Из этой точки зрения логически следует, что для прогрессивного развития экономики развивающихся стран надо убрать излишние бюрократические барьеры и укрепить права собственности. Подобная концепция пользуется вполне понятной популярностью в правящих кругах всего мира.
Тем более примечательно, что в упоминавшемся выше совместном докладе экспертов Всемирной торговой организации (ВТО) и МОТ, несмотря на все усилия авторов «воздать должное» всем существующим точкам зрения, в том числе и концепции де Сото, подчёркивается, что проблемы неформальной экономики вовсе не сводятся к правовым препонам.
Так, в неформальной экономике заняты, по большей части, низкоквалифицированные, хуже оплачиваемые работники[23]; предприятия неформальной экономики, уже в силу своего размера, оказываются, как правило, неспособными успешно развиваться, накапливать капитал, привлекать квалифицированных сотрудников, повышать производительность труда[24].
То, что неформальная экономика, в основном, является зоной низкой производительности труда и застойной бедности, подчёркивается и во многих других исследованиях, например, в докладе эксперта МОТ Роберта Палмера, посвящённого производительности труда в неформальной экономике[25].
2000-е годы не принесли сокращения зоны застойной бедности и низкой производительности, каковой является неформальная экономика. Так, в приводимом выше совместном докладе экспертов МОТ и ВТО, в частности, отмечается, что по сравнению с началом 1990-х годов уровень неформально занятых в городах несколько сократился в среднем по Африке (за счёт меньшинства стран, прежде всего — Эфиопии, в то время как в большинстве стран неформальная занятость осталась неизменной или даже выросла), почти не изменился в Азии, несколько вырос в Латинской Америке[26]. Разумеется, не нужно забывать о неполноте всех этих подсчётов. Их смысл, скорее в том, что они показывают тенденцию, а не в абсолютной точности.
С середины 1990-х годов неолиберальная экономическая политика международных финансовых институтов и подавляющего большинства национальных правительств стала подвергаться всё более жёсткой критике. Полемические упражнения вокруг неолиберальной глобализации часто происходят по одной и той же схеме: «всё происходящее — неизбежно, это объективный, экономически, даже технологически обусловленный процесс», — говорят сторонники неолиберализма. «Ничего «объективного» и неизбежного в вашей политике нет. Иной мир возможен», — возражают альтер-глобалисты.
Очевидно, что попытки выдать глобализацию за полностью объективный, чуть ли не технологически обусловленный процесс, представляют собой сильнейшее упрощение, причём осуществляемое в корыстных целях.
Никакие изменения в человеческом обществе не происходят помимо сознания, помимо решений, принимаемых теми или иными субъектами в своих собственных интересах. Плохо или хорошо, адекватно или неадекватно, но люди отдают себе отчёт в том, что и зачем они делают. Это в полной мере относится и к неолиберальному проекту. Стихийного, в смысле необдуманности и непреднамеренности, в нём очень мало.
Экономика многих стран периферии пала жертвой не столько стихийных процессов, сколько вполне сознательно проводившихся структурных реформ, предполагавших открытие внутреннего рынка периферийных стран для международной конкуренции, приватизацию государственных предприятий, дерегуляцию экономики, сокращение социальных расходов, экспортную ориентацию производства и т. п. Эта политика вполне последовательно навязывалась странам периферии ведущими капиталистическими державами и представлявшими их интересы международными финансовыми институтами с начала 1980-х годов[27]. Существуют продуманные, разработанные, типовые рекомендации, как этот стандартный набор мер, проводимый в жизнь, несмотря на сопротивление населения[28].
Понятно и то, что эти меры проводились и проводятся в интересах вполне определённых групп — транснациональных корпораций, финансовых спекулянтов, значительной части местных капиталистов «реформируемых» стран[29].
Замораживание реальных заработных плат, сокращение «лишних» сотрудников, вывод капитала из промышленного производства в развитой капиталистической стране в финансовую сферу, или же в промышленность, но где-либо на периферии, чаще всего — в Юго-Восточной Азии, сокращение налогов на бизнес и социальных расходов государства — все эти меры также проводятся в жизнь потому, что они отвечают вполне конкретным, ближайшим, сиюминутным интересам вполне определённых групп капиталистов.
Однако сила неолиберального проекта в том, что он выражает как ближайшие, непосредственные интересы очень влиятельных групп капиталистов, так и интересы всего капиталистического класса в целом, соответствует объективной логике развития этого класса. И в этом смысле, с точки зрения общеклассовых интересов капиталистов, неолиберальная политика действительно выглядит не чьим-то произволом, а объективной необходимостью. Лукавство апологетов неолиберализма в том, что они выдают общие интересы капиталистического класса за общие интересы человечества.
Отдельная корпорация сокращает свои издержки на рабочую силу и обеспечивает свободу движения своих капиталов? Безусловно. Так действуют многие корпорации? Да. Они совместно лоббируют соответствующую политику национальных правительств и международных институтов, популяризируют соответствующие идеи? Да. И эти действия оказываются наиболее отвечающими главной классовой задаче капиталистов — подавить трудящееся большинство, запугать его безработицей и ухудшением жизненного уровня, принудить его работать больше за меньшую плату, восстановить свою классовую власть[30].
25
25. См. Robert Palmer, Skills and productivity in the informal economy. Employment working paper № 5. 2008
27
27. См. Eric Toussaint “Your money [or] your life. The tyranny of global finance”. Chicago, 2005. p. 135–147, 222-226
30
30. О восстановлении классовой власти, пошатнувшейся в период 1940-1970-х годов, как о главной цели неолиберального проекта, см., например, Дэвид Харви, «Краткая история неолиберализма», М. 2007, С. 25–32.