Поразительно поэтому, что далеко не все разделяют столь возвышенное мнение о достижениях современного российского философствования, которое даже и в этой книге некоторые коллеги называют «философовалянием», «философообразием», «мастерством игры в бисер» и тому подобными сомнительными обозначениями. И, опять-таки в качестве подтверждения, как тут не привести обобщённую классификацию, которую излагает Константин Крылов, размышляя над тем, «какая именно философия ныне процвела в нашем пока ещё Отечестве», в тексте под симптоматичным названием «Проба пера: философия после приватизации». Крылов констатирует следующие её, как теперь говорят, тренды: «Во-первых, переводная, читайте — дающая возможность интеллектуалу позаниматься самым сладким, то есть западными проблемами… В самом лучшем случае — писанием книг, единственным достоинством которых является то, что они похожи на переводы. Во-вторых, жива ещё философия “русская”, то есть “православие, самодержавие, духовность”, настаиваемые то на Ильине, то на Булгакове… В-третьих, постмодернизм по-российски. Это не философия, а разновидность, так называемого “современного искусства” — то есть интересная чушь… И наконец, есть классический Дугин, “имперство” и ему подобное философствование реванша, “когда-нибудь мы поднимемся и ударим Третьим Римом по вражьей морде” — главным условием которого является демонстративная утопичность… Существуют стратегические союзы между “духовностью” и “имперством”, с одной стороны, и постмодернизмом и переводняком — с другой. В первом случае получается “гиренок”, во втором — какие-нибудь “евроонтологии”. Случается, впрочем, и свальный грех, смешение всего со всем. Ну так что? Как возможно приличному человеку заниматься чем-то из вышеперечисленного?» (с. 428). Вопрос не в бровь, а в глаз!
Кстати сказать, оценка К.А. Крыловым «западнофильского» течения в современной российской философии напомнила строки давних литературных эпиграмм А.А. Бестужева-Марлинского:
… Чужой хандры, чужого смеха
Всеповторяющее эхо!
…И рады, что нашли возможность,
На разум века не смотря,
Свою распухлую ничтожность
прикрыть цветами словаря!
Художественная типизация — философский дух поэзии!
Чем же в целом привлекает крыловская нелицеприятная классификация, воплотившаяся в немалой степени и в рассматриваемом издании? Не только тем, что К.А. Крылов прямо и недвусмысленно, как тот андерсеновский мальчик, сказал, что «король-то голый». Но, главное, тем, что он, как и следует честно мыслящему аналитику, в отличие от «идеологов» (в том смысле, в каком «идеологизм» понимали авторы «Немецкой идеологии»), остро, ребром поставил тот нужный вопрос, который в жизненно-определяющем аспекте сегодня в России есть, говоря словами молодого Маркса, «девиз времени, его в высшей степени практический клич, выражающий его собственное душевное состояние»[41]. Вопрос, который обходят, как кот горячую кашу, другие, идеологически философствующие в своих «башнях из слоновой кости», а именно: «Можно ли философствовать после российской приватизации девяностых годов?» (По аналогии с фразой Теодора Адорно: «После Освенцима нельзя писать стихов».) А вся соль здесь в том, что по своей практическо-нравственной сути приватизация, по определению Крылова — «как центр, сердце «реформ» — была не просто «воровством» или «ограблением народа»… Нет, приватизация была именно изнасилованием. Нас — как целое, как народ — поимели. И все это чувствуют, «знают нутром». «Чего уж там» (с. 427). Скажете, не философский язык? Но суть-то схвачена!
Да, в принципе, это верно сказано. Вот только насчёт того, что «все это чувствуют», — желаемое явно выдаётся за действительное. Увы. Если б «чувствовали», было бы великое чувство стыда. А как блестяще писал опять-таки Маркс, «стыд — это уже своего рода революция… Стыд — это своего рода гнев, только обращённый вовнутрь. И если бы целая нация действительно испытала чувство стыда, она была бы подобна льву, который весь сжимается, готовясь к прыжку». Но куда там! Лейтмотив в России ныне — ничего не стыдно, смиренное терпение нижних и самодовольное чмоканье и хрюканье тех, кто у корыта. А философы, разумеется, «хочут свою образованность показать и всё время говорят о непонятном»: о «дежавю», о «граф-анализе», о «неовизантизме», о «философии как ressentiment-e», об «аттрактив-анализе» и т. д. и т. п. (это я пометил заглавия ещё некоторых текстов книги в добавление к вышеуказанным). В общем, «каждому — своё» — известная мудрость расколотого мира, которому в его вроде бы «стабильные» моменты и философия нужна соответствующая. Не та, что является «животворящим духом всемирно-исторических процессов», а такая, что выступает «лишь грелкой для отдельных умов» и неким частным «счастьем для своего времени; так ночная бабочка, после захода общего для всех солнца, ищет света ламп, которые люди зажигают каждый для себя». И тогда получается лишь «карнавал философии», для которой «существенно теперь то, что она надевает на себя характерные маски»[42]. Как давно сказано и как верно понято, что когда речь идёт вообще о «всей философии в старом смысле слова»[43], здравствующей и поныне, о «чистой, совершенно философской философии»[44], неспособной быть «духовным оружием» освобождения Труда от власти Капитала, тогда и получается, по знаменитой формуле авторов «Немецкой идеологии», что «философия и изучение действительного мира относятся друг к другу, как онанизм и половая любовь»[45]. Метафора многозначительная, практикой, в том числе и современной, подтверждённая и обжалованию не подлежит, ибо относится к любой философии, способной в лучшем случае интерпретировать, истолковывать мир, но не способной дать истинный лозунг борьбы, служить руководством для действия революционных сил, борющихся за то, чтобы человеческому обществу подняться выше, избавиться от эксплуатации труда, создавая мир, в котором свободное развитие каждого является условием свободного развития всех. И не надо обижаться.
Поясняя своё понимание 11-го тезиса Маркса о Фейербахе, А.Ю. Ашкеров, открывающий раздел «Философские беседы», выразился так: «Иногда нужно просто дать хук в челюсть, нежели два часа объяснять, почему его нужно дать. В некоторых случаях это вполне может быть философским жестом. И, знаете, Маркс — образцовая фигура, чья философия может рассматриваться в качестве такого хука в челюсть. Хотя на том же самом примере мы в полной мере можем оценить, что философы не обладают монополией на реформирование мира и прогнозирование его развития» (с. 34). «Хук в челюсть» в ответ на «изнасилование» — даже в виде попытки — вполне легитимная и даже минимально необходимая реакция по всем канонам права. Но что-то, увы, не заметил я даже намёка на подобную постановку вопроса почти во всём мной прочитанном и здесь осмысливаемом опусе. А жаль. Но если верно, что вообще философия есть современная ей эпоха, постигнутая в мышлении, то отсюда следует тот тривиальный вывод, что ни эпоху нельзя вполне понять вне анализа отразившей её философии, ни, соответственно, философию и олицетворяющих и воплощающих её философов нельзя должным образом оценить вне осмысления духа и сущности времени, порождающего сей философский «продукт». Ведь и «философы не вырастают как грибы из земли, они — продукт своего времени, своего народа, самые тонкие, драгоценные и невидимые соки которого концентрируются в философских идеях»[46]. Как говорится, по плодам их познаёте их, и какое время — такие и песни. Вот вам и ещё одна грань полезности подобного рода информационно-просветительских изданий, когда они доведены до необходимой завершённости, в полной мере охватывающей всю освещаемую сферу духовной жизни. Отсюда и естественное пожелание: продолжая начатый обзор современной российской философии, представить читателю и те направления философской мысли, которые оказались вовсе не затронутыми в данном томе, а в особенности ортодоксальных марксистов, в том числе ильенковцев, лифшицианцев и т. д. Ибо надо честно признать, что с классическим марксизмом вообще и его философской составляющей в частности произошёл в России скверный анекдот, почти в духе губермановского «гарика»: