Когда ты почувствуешь действие обеих линий, тебя вдруг озаряет понимание того, что это каким-то образом похоже на политику. Администрация — это некое тоталитарное правительство, ее начальники в столице — это историческая необходимость, а заключенные — это тихий, самостоятельно мыслящий и невидимо действующий народ. Если не учитывать всех этих факторов, легко сложить голову в застенках. Жизнь в тюрьме из-за этой динамики никогда не течет однообразно вперед, все время либо в лучшую, либо в худшую сторону. Homo politicus каждый день сдает экзамен. Ты стоишь, зажатый в тиски, время капает тебе на голову, а рядом с тобой стоят: разбойник, гестаповец, жулик, белогардист[5], карманник, старикашка, который девочкам в парке показывал своего маленького, убийца, «новый» бунтовщик, брачный аферист, игрок на «черной» бирже, информбюроевец, лишенный имущества торговец, взломщик, растратчик, гомосексуалист, фальшивомонетчик, насильник, оккупаторский приспешник, дезинформатор, распространитель вражеской пропаганды, организатор проституции, мясник, тайно заколовший теленка, следователь, который злоупотребил допрашиваемую, директор, уничтоживший предприятие, драчун, ударивший милиционера, мужик, которому во время торжественной речи на площади приспичило посрать, поп, неосмотрительный в проповеди, офицер, застреливший жену, организатор движения сопротивления после войны, шпион и целый ряд людей, которые и вправду не знают, за что их осудили. В газете, если она попадает нам в руки, мы читаем о том, кто к нам присоединится через некоторое время: какой-нибудь грабитель, вор или писатель с какими-то своими идеями, как строить социализм.
Возраст — от восемнадцатилетних желторотиков, которые еще узнают, что здесь правит политика, и до 85-летнего отца Ноча из какой-то горной деревушки, который дал поесть каким-то «новым партизанам», сказавший на суде, что «и во время войны давал поесть партизанам» и что политикой никогда не интересовался. Пятнадцать лет получил. Но злило его не это, он никак не мог переварить то, что у него забрали трубку. Поскольку это был костлявый упрямый мужик, высокий, с крепкими зубами, и в тюрьме он тоже жил на свой лад. Когда надзиратель предупреждал его насчет чего-либо, Ноч его мерил взглядом с головы до пят и спрашивал: «А тебе чего здесь надо?» Старый Ноч тоже политики никогда не понимал.
Теперь эти замечательные времена прошли. Полиция меньше избивает и боится скандалов. Суды получили кое-какую самостоятельность, больше не ложатся на стол судьи «бумаги сверху» с предписанными годами каторги, где всем «заправляет» бывший столяр. О политических промахах пишет периодика. Даже лживую «чистую» гендерную мораль прогресс выбросил на помойку. Бары оснащены внутренним стриптизом. Женские тела заполонили все газеты. В фильмах появляются сцены, способные повергнуть в глубокое разочарование не одну западную цензуру. С проституцией мы ведем себя как с гриппом. У нас есть хулиганы, молодежный криминал, хиппи, наркоманы, групповые оргии и церковные праздники, прописанные в календаре. Компании весьма уважаемых граждан у себя дома репетируют порнографические фильмы. Гонка за стандартом задушила страсть к политическим разговорам. Между правительством (администрация) и народным мнением (см. тюремный народ) протекает широкая река стандарта и уносит души индивидуумов в бездну менеджерской болезни.
5
«Бела гарда» — во время Второй мировой войны словенская полиция, состоявшая из добровольцев и входившая в состав итальянской Милиции волонтеров антикоммунизма.