Домой я прихожу раньше мамы и нахожу на холодильнике записку с требованием позвонить ей в офис. Это напоминает мне об истории, приключившейся с Эбби сразу после переезда. Ее отец тогда еще жил в Вашингтоне, и оттуда ему казалось, что Шейди-Крик – это гибрид наркопритона и борделя, где по ночам творятся вакханалии, – иначе как объяснить, что он запрещал ей выходить из дома по вечерам? Проверялось это звонком на городской телефон. Неплохой план для заботливого отца, только вот Эбби поставила перенаправление на свой мобильный.
И нет, я не думаю ни с того ни с сего об Эбби Сусо.
Упав на диван, я звоню маме на рабочий. Она снимает трубку после первого гудка.
– Ты почему мне не рассказала, что у вас есть видео с приглашением Брэма?
– Кто тебе рассказал?
– Саймон выложил его в фейсбуке, а Элис поделилась.
Обожаю маму: она дружит с моими одноклассниками, а не с их родителями.
– Хочу подробностей!
Что ж, я рассказываю ей, как все прошло. Пытаюсь, во всяком случае: не так-то просто описать словами танцевальные движения Гаррета.
И, наверное, придется рассказать ей про Гаррета. Страшно представить, как ее это обрадует. У мамы пунктик на школьных тусовках: сама она ходила на все подряд, даже когда была в средней школе, даже на бал за год до выпуска, когда была уже на пятом месяце беременности. По ее убеждению, все фильмы для подростков должны заканчиваться сценой выпускного бала.
– Да они и так ею заканчиваются, – отвечаю я.
Маме кажется, это ужасно романтично. Она как-то объясняла, что «в этот момент все обычные переживания ощущаются не так остро. Все выглядят иначе. И ведут себя чуть более великодушно». Помню, после этого она сделала паузу, так что я заподозрила во фразе эвфемизм. Но она только добавила: «У меня в памяти осталось прекрасное ощущение, что тогда можно было чувствовать. Не притворяться равнодушной. Школьные балы дарят нам минуты искренности».
Понятия не имею, что на это сказать. «Круто. Рада, что для тебя это было значимо». Ей не приходит в голову, что кому-то нравится быть равнодушным.
Я должна решиться. Зажмурившись, сообщаю:
– Я пригласила Гаррета на выпускной.
– Лиа! – восклицает мама.
– Только не делай из этого событие, ладно? Это же Гаррет. Ничего между нами нет. Мы пойдем как друзья.
– Ага. – Я слышу в ее голосе улыбку.
– Ну ма-ам.
– Я просто спрошу: а Гаррет в курсе, что вы пойдете как друзья?
– Ма-ам. Конечно.
Вот дерьмо. Я ведь не уверена. С моей точки зрения, мы просто идем вместе. Никто же не говорил, что это свидание. Но что, если выпускной подразумевает свидание? Может, нужно было уточнить? Черт, не пошли бы на хрен эти идиотские социальные заморочки.
Стоит мне повесить трубку, как Гаррет напоминает о себе сообщением:
Я поговорю с Гринфелдом, и мы разберемся с лимузином и прочим! Улетный будет выпускной, жду не дождусь!
Он написал «улетный». Как это развидеть?
К пятнице массовый психоз по случаю грядущего выпускного эволюционирует в массовый психоз по случаю грядущего поступления. Клянусь, по сравнению с безумными мартовскими старшеклассниками меркнет даже безумный мартовский заяц. Куда ни повернись, всюду футболки с эмблемами университетов, а обстановка в целом похожа на фото с площадки «Рискуй!»[21], версия для колледжа. Кажется, все внезапно превратились в Тейлор.
Анну приняли в университет Дьюка. Морган – в Южный университет Джорджии. И Саймон, и Ник получили приглашения от Уэслианского университета и Хаверфорд-колледжа и отказ от университета Виргинии. Услышав об этом, Эбби уставилась на них, не веря своим ушам:
– Вы что, на самом деле один человек?
– Они просто поняли, что мы идем комплектом, – отшутился Саймон.
– Это очень странно.
Наш обеденный стол превратился в зону военных действий, но открытых столкновений пока не было. Мы с Морган стараемся держаться по разные его стороны и обмениваться только взглядами, но дело не только в нас. Ник и Эбби снова тихо ссорятся. Между нами, посерединке сидит Саймон, стреляя глазами то в одну, то в другую сторону, как будто мы – машины на улице, которую ему нужно пересечь. Ни разу не встречала человека, так легко улавливающего, что что-то не так.