Посевная
П. Павленко
Ночь,
До исступления раскаленная,
Луна такая,
что видны горы
на ней.
В белой лавине света
сидят,
затаенные,
Дрожащие тельца
аульных огней.
От земли
До звезд
ничего не шелохнется.
Товарищ,
я даже молчать не могу.
Но приплывает
к нашей оконнице
Низкий, широкий,
крепчающий гул.
Он разрастается,
все приминая,
Он выгоняет нас
со двора.
Это через ночь
проходит
посевная,
Это выходят
в ночь
трактора.
И на карьере,
стременами
отороченном,
Мимо
летит
пятнистая блуза.
Может быть, это
Уполномоченный
Или инструктор
Хлопкосоюза?
Все равно:
ночь ли,
топот ли,
или гул,
Подкова ли,
цокнувшая зря, —
Трактор идет,
и качает дугу
света —
размах фонаря.
Трактора ползут
далеко-далеко,
Как светляки
на ладони земли.
С чем же сравнить
этот ровный клекот,
Невидимые руки
и круглые рули?
Час,
когда луна расцвела
в зените,
Час,
когда миндаль поднялся
к луне, —
И телеграф
на жужжащих нитях
Ведет перекличку
по всей стране?
Вдруг
автомобильные яростные
фары
Срезают
пространство и время
на нет,
Они пролетают,
как дружная пара
Связанных скоростью
планет.
И мой товарищ
говорит:
«Я знаю,
Что провод, и конь, и мотор
уносили:
Это через ночь
проходит
посевная —
Радостный сгусток
рабочих сил».
Я отвечал:
«Посмотри налево.
Огни в исполкоме
горят
до утра,
Там колотится
сердце сева,
Там
математика и жара».
Я отвечал:
«Посмотри направо:
Огни на базе
горят
до утра,
Там человек
спокойного нрава
Считает
гектары и трактора».
Я отвечал:
«Готовясь к испытаньям,
Бессонно пашет
страна молодых.
И мы разрываем
пустынную тайну
Круглой луны
И арычной воды.
Ночью и днем
В одном ритме
Люди
кипят
на двойном огне».
Подскакал инструктор.
Инструктор кричит нам:
«Двадцать гектаров кончено!
Отставших
нет!..»
А ночь
пересыпана соловьями,
Уши
до звона утомлены.
На каждой стене
и в каждой яме
Лежит
или свет,
или тень
луны.
Округ дрожит
от машинного хода,
Гулы
складываются,
как кирпичи.
От самой земли
до небосвода
Натянуты,
как жилы,
лунные лучи.
Всеми мускулами
Напряжена
Весна,
И
Моторы
На сутки
Заведены.
Ты понимаешь?
Это идет посевная,
Посевная кампания
Всей страны!..
Змеевик
Если б я в бога веровал
И верой горел, как свеча,
На развалинах древнего Мерва
Я сидел бы
И молчал.
Я сидел бы до страшной поверки,
Я бы видел в каждом глазу
Невероятную синеву
Сверху,
Невероятную желтизну
Внизу.
Я, как змей, завился бы от жара,
Стал бы проволочно худым.
Над моей головой дрожали бы
Нимбы, ромбы,
Пламя и дым.
Хорошо быть мудрым и добрым,
Объективно играть на флейте,
Чтобы ползли к тебе пустынные кобры
С лицами
Конрада Фейдта[19].
Это милые рисунчатые звери,
Они танцуют спиральные танцы.
Вот что значит твердая вера —
Преимущество
Магометанства.
Я взволнован, и сведенья эти
Сообщаю, почти уверовав:
Я сегодня дервиша встретил
На развалинах
Древнего Мерва.
Он сидел, обнимая необъятное,
Тишиной пустыни объятый.
На халате его, халате ватном,
Было все до ниточки
Свято.
О, не трогайте его, большевики,
Пожалейте
Худобу тысячелетней шеи!
Старый шейх играет на флейте,
И к нему приползают змеи.
Они качаются перед ним,
Как перед нами
Качается шнур занавески.
Песня свистит, как пламя,
То шуршаще,
То более резко.
А потом эти змеи дуреют,
Как на длинном заседанье
Месткома.
Они улыбаются все добрее,
Трагической флейтой
Влекомые.
А потом эти змеи валятся,
Пьяные, как совы.
Вся вселенная стала для них вальсом
На мотив
Загранично-новый.
Но старик поднимает палку,
Палку, —
Понимаешь ли ты?
Он, как бог,
Сердито помалкивая,
Расшибает им в доску
Хребты.