Штормовая
Непогода моя осенняя,
налетай, беспорядок чини, —
в этом шуме и есть спасение
от осенней густой тишины.
Непогода моя душевная —
от волны на волну прыжок, —
пусть грозит кораблю крушение,
хорошо ему и свежо.
Пусть летит он, взрывая бока свои,
в ледяную тугую пыль,
пусть повертывается, показывая
то корму, то бушприт, то киль.
Если гибнут, — то всеми мачтами,
всем, что песня в пути дала,
разметав, как снасти, все начатые
и неоконченные дела.
Чтоб поморщилась гладь рябинами,
чтобы путь кипел добела,
непогода моя любимая,
чтоб трепало вкось вымпела.
Пусть грозит кораблю крушение,
он осилил крутой прыжок, —
непогода моя душевная,
хорошо ему и свежо!
О смерти
Меня застрелит белый офицер
не так — так этак.
Он, целясь, — не изменится в лице:
он очень меток.
И на суде произнесет он речь,
предельно краток,
что больше нечего ему беречь,
что нет здесь пряток.
Что женщину я у него отбил,
что самой лучшей…
Что сбились здесь в обнимку три судьбы, —
обычный случай.
Но он не скажет, заслонив глаза,
что — всех красивей —
она звалась пятнадцать лет назад
его Россией!..
Абхазия
Кавказ в стихах обхаживая,
гляжусь в твои края,
Советская Абхазия,
красавица моя.
Когда, гремя туннелями,
весь пар горам раздав,
совсем осатанелыми
слетают поезда.
И моря малахитового,
тяжелый и простой,
чуть гребни перекидывая,
откроется простор,
И входит в сердце дрожь его,
и — высоту обсеяв —
звезд живое крошево
осыплет Туапсе,
И поезд ступит бережно,
подобно босяку,
по краешку, по бережку,
под Сочи, на Сухум, —
Тогда глазам откроется,
врагу не отдана,
вся в зелени до пояса
зарытая страна.
Не древние развалины,
не плющ, не виадук —
одно твое название
захватывает дух.
Зеркалит небо синее
тугую высоту.
Азалии, глицинии,
магнолии — в цвету.
Обсвистана пернатыми
на разные лады,
обвешана в гранатные
кровавые плоды,
Врагов опутав за ноги,
в ветрах затрепетав,
отважной партизанкою
глядишь из-за хребта.
С тобой, с такой красавицей,
стихам не захромать!
Стремглав они бросаются
в разрыв твоих громад.