Замена словесных форм была проведена только ради удобства, больше ни для чего. Мы видим, что слова как таковые не обозначают ничего: семиотическая парадигма неверна в принципе, она вводит в заблуждение и скрывает настоящий путь понимания как возведения значения к целостности. Нет никакого «обозначения», есть смыслополагание как движение от целостности к слову – движение, всегда сохраняющее возможность обратного хода. Мы видели, что одно и то же предложение может быть понято двумя ни в чём не совпадающими способами. Такое было бы невозможно, если бы семиотическая парадигма была бы хоть в чём-то верна и если бы значения действительно «придавались» знакам. Нет, они выплавляются из целостности. Следовательно, готовое значение можно расплавить в целостности и выплавить иначе – если опираться в этом процессе смыслополагания на альтернативные развёртки целостности.
Размышление I.3
«большая культура» и cogito[3]
Cogito – отправная точка новоевропейской философии. Cogito задаёт ту перспективу, в которой располагается и Кант, и Гуссерль, и другие; и, конечно, без декартовского cogito новоевропейская философия не была бы такой, какой она сложилась. Cogito задаёт возможность исследования сознания как такового. Это – главный переворот, осуществлённый Декартом.
При этом, заметим: несмотря на то, что сознание оказывается отправной точкой и единственным надёжным предметом исследования, таким, которому можно доверять, – несмотря на это, традиционная противопоставленность бытию никуда не исчезает. Мы встречаем у Декарта всё тот же платоновский дуализм идеального и материального, знания и бытия. Это в конченом счёте приводит к дуализму сознания как res cogitans и материального как res extensa (протяжённого, разжатого): непреодолимый дуализм двух субстанций, с которым мы до сих пор не можем справиться, поскольку неспособны перепрыгнуть пропасть между ними. Это очевидно как в классической феноменологии, так и в современной аналитической философии сознания: фундаментальность бытия для европейской мысли. Зафиксируем это – чуть позже мы к этому вернёмся.
Это Размышление построено вокруг очень простого вопроса. Cogito ergo sum: «я мыслю, значит – я есть». Cogito – это любой акт сознания, любая его деятельность: мыслю, желаю, представляю и т. п. Так почему ergo sum, почему «аз есмь»? Конечно, ergo – не логическое следование, не вывод силлогизма. Но тем более: почему cogito в качестве чего-то неотъемлемого предполагает бытие?
Очевидно, потому, что для того, чтобы мыслить, сомневаться и т. д., я должен быть. Собственно, и Декарт на этот вопрос отвечает именно так. Очень хорошо, и с этим не поспоришь; но ведь Декарт ставит точку. И, как представляется, в общем и целом новоевропейская философия с этой точкой соглашается. «Я мыслю, значит – я есть». Вот оно, бытие самодовлеющего субъекта, открываемое как несомненное в автономной рефлексии, – то, без чего невозможно представить новоевропейскую философию.
Но тогда очень простой вопрос: а почему не «я действую»?
Ведь cogito раскрывается как действия, разве не так? Когда Декарт в «Рассуждении о первой философии» показывает, что такое cogito, всякий раз завершая формулой ergo sum «аз есмь», он описывает действия. Разве нет? Разве мышление – не действие? Разве сомнение – не действие? Это – акты сознания. Наше сознание всё время действует. Cogito и есть действие как таковое – разве нет?
Мне кажется, что это – очень простой вопрос, и совершенно очевидно, что на него трудно ответить отрицательно. В самом деле, на каком основании ответить отрицательно?
Но тогда получается так: cogito ergo sum – только одна сторона, или только один путь. Есть и другой путь: «я мыслю, значит – я действую».
Представим себе мир, в котором невозможны действия. Пусть вселенная будет устроена так, что действовать в ней невозможно. Этакая парменидовская вселенная абсолютного бытия. Там можно будет мыслить или нет? Cogito там возможно? Конечно, нет. Но это попросту показывает, что действие столь же неотъемлемо встроено в cogito, как и бытие.
3
Это