В сферу кибернетических объяснений, соответствующих модели объяснения посредством закона, вошли, я полагаю, преимущественно те аспекты телеологии, которые лишены интенциональности. Важное место среди объектов, которым присуща интенциональность, принадлежит действиям. Поэтому окончательная проверка универсальной справедливости подводящей теории объяснения должна быть проверкой возможности успешного применения этой модели к объяснению действий.
Многие аналитические философы, может быть даже большинство, полагают, что подводящая теория объяснения выдерживает такую проверку. Совершать действия побуждают мотивы; сила мотивов заключается в том, что их присутствие означает предрасположенность следовать определенным образцам поведения; такие образцы (предрасположенности) играют роль "законов", связывающих в каждом отдельном случае мотивы с определенным действием. То, что я сейчас описал, является сознательным упрощением идеи, которая в более или менее изощренных формах продолжает привлекать воображение философов[67]. Речь идет о той идее, что действия имеют причины, а следовательно, о детерминистской позиции в старом вопросе о "свободе воли".
Однако среди аналитических философов существует и противоположное мнение по поводу применимости подводящей модели к объяснению действия.
Одно из направлений оппозиционного отношения к этой модели представлено (аналитическими) философами, которые занимаются проблемами методологии истории. Критические замечания этих философов сосредоточены на роли общих законов в истории — теме, давшей название той статье Гемпеля, в которой модель объяснения посредством закона впервые была четко сформулирована.
Почему объяснения историков редко (если это вообще бывает) ссылаются на общие законы? Сторонники подводящей теории исторического объяснения, конечно же, хорошо об этом знают. Но истолковывают этот факт они по-разному.
С точки зрения Гемпеля, в исторических объяснениях отсутствуют полные формулировки общих законов главным образом потому, что законы эти слишком сложны, а наше знание их недостаточно точно. Объяснения историков являются в характерном смысле эллиптическими, или неполными. Строго говоря, это лишь наброски объяснения. "Такое объяснение, — говорит Гемпель, — может быть вполне ярким и убедительным, и основная схема его в конечном итоге может быть расширена, с тем чтобы увеличить убедительность аргумента с помощью более полной формулировки объяснительных гипотез"[68].
По мнению К. Поппера — другого видного представителя подводящей теории объяснения, — причина отсутствия формулировки общих законов в исторических объяснениях заключается в том, что эти законы слишком тривиальны и поэтому не заслуживают явного упоминания. Мы знаем эти законы и неявно считаем их несомненными[69].
Принципиально иное понимание роли законов в исторических объяснениях предлагает У. Дрей в своей важной книге "Законы и объяснение в истории", вышедшей в 1957 году. Исторические объяснения обычно не ссылаются на законы вовсе не потому, что эти законы так сложны и непонятны, что нам остается довольствоваться лишь наброском объяснения, и не потому, что они слишком тривиальны для того, чтобы о них упоминать. Причина, по Дрею, состоит просто в том, что исторические объяснения вовсе не опираются на общие законы.
Рассмотрим, например, такое утверждение: Людовик XIV умер непопулярным, так как проводил политику, наносящую ущерб национальным интересам Франции[70]. Каким образом сторонник модели объяснения посредством закона мог бы защитить свое мнение о том, что в этом объяснении неявно используется закон? Общий закон, гласящий, что все правители, которые… становятся непопулярными, даст охватывающую модель для данного объяснения только при условии присоединения к нему столь многих ограничивающих и разъясняющих условий, что в конечном итоге он окажется эквивалентным утверждению: все правители, которые проводили точно такую же политику, что и Людовик XIV, при точно таких же условиях, которые существовали во Франции и других странах, вовлеченных в политику Людовика, становились непопулярными. Если точное сходство политических действий и важнейших условий нельзя выразить в общих терминах, то данное утверждение вовсе не является "законом", так как с необходимостью оно относится только к одному случаю, а именно к Людовику XIV. Если же это сходство можно выразить, что практически вряд ли возможно, то тогда у нас будет подлинный закон, однако единственным примером этого закона будет именно тот случай, для "объяснения" которого он и формулируется. Следовательно, в любом случае защита этого закона будет сводиться лишь к повторению известного ранее, т. е. того, что причиной непопулярности Людовика XIV была его неудачная внешняя политика.
Итак, дреевская критика роли общих законов в исторических объяснениях ведет к полному отрицанию модели объяснения посредством закона. В этой связи интересно сравнить "Законы и объяснение в истории" Дрея с книгой Гардинера "Природа исторического объяснения", опубликованной пятью годами раньше (1952). Насколько я могу судить, "методологические интенции" этих двух авторов в значительной мере сходны. Однако в то время как для намерений Гардинера влияние господствовавшей позитивистской философии науки (хотя, может быть, и неявное) оказалось разрушительным, Дрей прекрасно достигает цели в освобождении современной "аналитической" философии истории от оков позитивизма. Он добивается этого как "отрицательным" путем — посредством критики идеи использования модели объяснения через закон в качестве инструмента для исторического объяснения, так и "положительным" путем — подчеркивая sui generis* {* Своего рода (лат.)} характер моделей объяснения действий людей. Несомненно, критическая часть является самой сильной стороной работы Дрея. В позитивной же части отразились поиски "аналитической" философии действия, в тот период делающей лишь первые шаги.
Согласно Дрею, объяснить некоторое действие — значит показать, что оно было соответствующим, или рациональным, в каком-то данном случае[71]. Дрей называет такое объяснение рациональным. В достаточной мере прояснить характер такого объяснения Дрею не удается. Он, на мой взгляд справедливо, полагает, что объяснение данного типа обладает собственными логическими характеристиками, однако он излишне усложняет свою проблему, пытаясь отыскать эти характеристики в элементе оценки, а не в типе телеологии[72].
Дреевская модель объяснения обладает сходством с традиционными идеями о методологической роли вчувствования и понимания. Хотя концепцию Дрея невозможно поместить в русло современной континентальной философии наук о духе, зато можно проследить интересную связь его идей с гегелевской традицией, представленной Коллингвудом (и Оукшоттом)[73].
В том же году, что и книга Дрея, вышла работа Э. Энскомб "Интенция". Благодаря этой работе центральное место в последующей дискуссии по философии действия среди аналитических философов заняло понятие интенциональности[74]. Несмотря на то, что в книге Энскомб проблемы теории действия непосредственно не затрагиваются, две ее идеи оказались важными для этой области. Первая состоит в наблюдении, что поведение, интенциональное при одном его описании, не обязательно будет интенциональным при другом. Тем самым для объяснения некоторого образца поведения приобретает значение то, как оно описано, т. е. как оно понято в качестве действия. Здесь отражается концептуальная значимость различия между объяснением и пониманием (ср. ниже, гл. III, разд. 2, и гл. IV, разд. 1).
67
(67) Ясное и обоснованное изложение дедуктивно-номологического понимания диспозиционных объяснений действий в терминах мотивационньгх причин содержится в работе: Hempel C. G. Aspects of Scientific Explanation, p. 469–487.
69
(69) "Если, например, мы объясняем первый раздел Польши в 1772 г., указывая на то, что Польша не могла сопротивляться объединенным силам России, Пруссии и Австрии, то мы неявно используем некий тривиальный общий закон, такой, как: "Если одна из двух армий, примерно одинаково оснащенных, имеет огромное превосходство в числе солдат, то другая никогда ее не победит…" Такой закон можно описать как закон социологии вооруженных сил; однако он слишком тривиален для того, чтобы представлять собой серьезную проблему для студентов-социологов или привлекать к себе их внимание" (Popper К. The Open Society and Its Enemies I–II. London., 1945, Ch. XXV, Sect. 2.) Может быть, это и так. Однако придет ли кому-нибудь в голову "объяснять" раздел Польши с помощью такого неявного "закона социологии"? Примечательно, насколько умело избегают действительно важных примеров защитники дедуктивно-номологической теории исторического объяснения.
70
(70) Это пример модели У. Дрея. См.: Dray W. H. Laws and Explanation in History. Oxford, 1957, p. 25, 33ff., 51, 97, 102, 134. Пример ввел в обсуждение Гардинер. См.: Gardiner P. The Nature of Historical Explanation. Oxford, 1952, p. 67, 87ff. Приведенный пример слегка изменен в сравнении с примером Дрея и Гардинера.
71
(71) Drау W. H. Laws and Explanation in History, Ch. V. Позднее Дрей разъяснил свою позицию в работе, "Еще раз об объяснении действий людей в исторической науке". В издании: Hook S. (ed.). Philosophy and History. N.Y., 1963, содержатся некоторые результаты обсуждения дреевской модели объяснения.
72
(72) Модель объяснения Дрея была подвергнута критике Гемпелем с точки зрения теории объяснения через закон в его работе: Deductive — Nomological vs. Statistical Explanation, а также в: Aspects of Scientific Explanation, Sect. 10.3. Критика модели Дрея с позиций, по существу близких ему, представлена в: Donagan A. The Popper Hempel Theory Reconsidered. - In: Dray W. H. (ed.). Philosophical Analysis and History. N.Y., 1966. Донаган проводит различие между осмысленностью (being intelligible) и рациональностью действий. Выбор Дреем последнего термина не совсем удачен, так как легко можно прийти к более "рационалистической" интерпретации истории, чем хотел сам Дрей (ср. ниже, гл. IV, разд. 10). Критическое обсуждение позиции Дрея см. также в: Louch A. R. Explanation and Human Action. Oxford, 1966.
73
(73) О связи современной аналитической философии с философией Verstehen (понимание) см. в: Gardiner P. Historical Understanding and the Empiricist Tradition. - In: Williams В., Montefiore A. (eds.). British Analytical Philosophy. London, 1966.
74
(74) Заслуга в этом принадлежит и работе: Hampshire St. Thought and Action. London, 1959.