Соответственно историография Великой французской революции — самая обширная из комплексов работ, посвящённых подобного рода событиям, страсти вокруг этого периода по накалу уступают лишь тем, что кипят вокруг Красного Октября. Кроме того, она имеет первостепенное значение для понимания революции как таковой и жизненно важна для самой влиятельной теории революции и самой амбициозной всемирно-исторической теории — марксизма. События 1789 г. стали матрицей Марксовой концепции «буржуазной революции», которая, в свою очередь, послужила шаблоном для предполагаемой в будущем «пролетарской революции». Поэтому если в Англии поднялась «буря из-за джентри» (в Америке выродившаяся в «бой с тенью» из-за плантаторского «феодализма»), то во Франции разразился настоящий ураган в спорах о буржуазном статусе событий 1789 г. Речь шла не только о ходе французской истории, но и о пути всего человечества в целом: если уж события 1789 г. нельзя охарактеризовать как буржуазную революцию, значит, такого зверя в природе не существует; а если не существует, то и прогнозируемая пролетарская революция — фантом.
Развитие историографии французской революции можно систематизировать по поколениям, определяя их на основании того, как страна обсуждала текущую политику в свете истории прошлого[201].
Поколение 1830 г. Споры начались во время Реставрации 1815 г., которая как будто перечеркнула достижения революции[202]. До тех пор история революции была вотчиной эмигрантов-роялистов, например аббата Баррюэля, который считал её масонским заговором. Как только король, аристократия и церковь вернулись к власти, пришёл черёд наследников 1789 г. (но ещё не 1793-го) защищать либеральное наследие великого года — прежде всего, разумеется, воскрешая его политику, что они и сделали в 1830 г. Адольф Тьер, будущий орлеанистский премьер-министр и первый президент Третьей республики, вместе со своим другом Франсуа Минье в 1823–1824 гг. наметил линию классического либерального разграничения между созидательной революцией 1789–1791 гг. и её извращением в 1792–1794 гг.[203] Крупным представителем этой традиции стал уже упоминавшийся Франсуа Гизо, дольше всех занимавший пост премьер-министра при Луи-Филиппе[204]. Сейчас его имя обычно вспоминают лишь в связи с нападками на него Маркса во вступлении к «Манифесту коммунистической партии» да со словом «обогащайтесь», которое он в 1840-х гг. бросил противникам избирательного права на основе имущественного ценза. Но на протяжении чуть ли не всего XIX в. Гизо оставался одним из самых популярных европейских историков[205]. Он проводил взгляды вигов в панъевропейском масштабе, определяя европейскую цивилизацию как прогресс свободы: от Реформации к английской революции XVII в. (в отличие от Маколея, Гизо понимал, что её истинным началом следует считать 1640 г.) и затем к триумфу в 1789–1791 гг. А самые ранние истоки 1789 г., по его мнению, лежали в коммунальных бунтах «буржуазии» XII в. против господства епископа или сеньора-феодала — «классовой борьбе», которая в 1789 г. окончательно привела «третье сословие» к власти. (Из этого источника и Маркс почерпнул идею о классовой борьбе как движущей силе истории, хотя утверждал, будто сам «открыл» этот принцип.)
Поколение 1848 г. С приходом к власти либералов молодые историки, предвкушая более адекватное продолжение 1789 г., нежели классовая Июльская монархия, реабилитировали республиканскую революцию 1792–1795 гг. Наиболее видным из этих демократов-лириков был Жюль Мишле, первый том его «Французской революции» вышел в 1847 г. Во весь свой романтический голос он славил дело революции в целом (лишь за исключением перегибов террора) как возрождение Франции и, по сути, всего человечества, всемирно-исторический триумф «народа», всех угнетённых и обездоленных за долгие века господства средневековых предубеждений и порабощения[206]. В том же году появились работы, посвящённые отдельным партиям: Поэт Альфонс де Ламартин сделал героями своей книги умеренных республиканцев революции — жирондистов[207], а социалист Луи Блан начал 12-томный труд, прославляющий республиканских якобинцев-монтаньяров[208]. Уже в следующем году оба, разумеется, оказались в составе временного правительства Второй республики, правда, ненадолго, поскольку не сумели справиться с парижским плебсом, который другой ранний социалист — Маркс — именовал носителем пролетарской классовой борьбы.
201
Лучшее освещение историографии французской революции см.:
202
203
205
Его главный труд, переведённый на все европейские языки:
206
208