Фактически к 1770 г. янсенизм утратил значение как оппозиция. Янсенисты всегда действовали в проверенном временем европейском стиле продвижения реформ, проповедуя возврат к идеализированному прошлому: к первохристианской церкви для очищения нынешнего католичества, к «старинной конституции» франков для стимулирования текущей конституционной реформы или к более раннему и чистому галликанству для борьбы с существующим союзом папства и абсолютизма. Но к 1770 г. медленная эрозия священного «старого режима» зашла слишком далеко (в том числе благодаря усилиям самих янсенистов), чтобы такие призывы к прошлому помогли справиться с надвигающимися проблемами настоящего. В десятилетие, когда американская революция вновь поставила идею республики в политическую повестку дня, привычная для XVII в. программа превращения средневековой смешанной монархии в современную смешанную монархию перестала быть адекватным средством преобразования слабеющего абсолютизма в однозначно конституционную политику. Судебный янсенизм XVIII в., таким образом, оказался последним вздохом консервативного радикализма, служившего движущей силой европейской революции, от гуситов до пуритан. Отныне только идеология, глядящая в будущее, а не в прошлое, подходила для решения накопившихся проблем, порождённых двумя столетиями абсолютизма. И в первые ряды оппозиции «старому режиму» вышли деятели Просвещения.
Не будем, конечно, повторять старый припев, что революция — «вина Вольтера, вина Руссо». До 1789 г. ни один из них явно не воображал, и тем более не пропагандировал, никакой революции. Элитист Вольтер, к примеру, вряд ли чувствовал бы себя как дома в пучине революционных беспорядков, а «Общественный договор» Руссо до 1792 г. почти никто не читал[248]. Как же «просветители» влияли на политику? Хотя путём эмпирических исследований можно в конечном счёте выяснить, сравнялись ли высшая аристократия и верхушка буржуазии по экономическому статусу к 1789 г., невозможно с такой же точностью установить, каким образом революционная политика была обусловлена Просвещением[249].
Тем не менее некоторые основные моменты очевидны. С V по XVII в. в европейской культуре доминировала богооткровенная религия; все прочие интеллектуальные течения — от аристотелианства XII в. до гуманизма и платонизма XV–XVI вв. — поневоле подчинялись христианству. Первая интеллектуальная сила, о которой такого не скажешь, — естественная наука XVII в. Разумеется, все новые учёные, от Галилея до Ньютона, были религиозны и даже убеждены, что своими открытиями прославляют Творца. На деле, однако, божественное откровение не имело никакого отношения к научным исканиям, и в следующем веке это очень быстро стало ясно.
В результате чаша весов в европейской культуре впервые склонилась от религиозного к светскому, от священного к профанному[250]. Новая наука вскоре стала примером для анализа всех предметов, от политики и общества до этики и морали, и даже самой религии, с чисто светской и земной точки зрения. Собственно, только в XVIII в. слово «религия» приобрело своё современное значение: отдельная область человеческой деятельности, такая же, как философия, государство, коммерческая и производственная деятельность, которую мы сейчас называем экономикой. Соответственно все столетие мыслители, даже скептик Юм, лелеяли честолюбивую надежду стать Ньютонами в нравственной вселенной. Конечно, новый секуляризм ограничивался кругом образованной элиты, и то не всей. Но будущее принадлежало этому меньшинству, которое после 1690 г. мгновенно покорило старую гуманистическую «республику учёных».
Вместе с тем в Европе изменилось ощущение времени, и сверхъестественная перспектива будущего уступила место земной. На смену представлению о предопределённом ходе истории ко второму пришествию и концу света пришла вера в прогресс человечества здесь и сейчас[251]. Возрождение и классицизм эпохи Людовика XIV показали, что современная Европа в литературе и искусстве сравнялась с древними и даже превзошла их, но только благодаря новой науке прогресс стал представляться бесконечным покорением природы и преодолением недугов общества[252]. Соответственно приключения Европы были поделены на древнюю, средневековую и новую историю: два просвещённых периода, и между ними — долгое, тёмное, религиозное Средневековье.
248
О круге читателей Руссо см.:
249
См.:
251
252