К 1800 г. и Франция и Англия явно вместе находились на передовой перемен, ведущих к современности, в связи с чем нужно дать определение их отношениям. Историки долгое время утверждали, что современную эпоху открыли совместно французская политическая и английская промышленная революции. И опять-таки: то, что кажется очевидным, может ввести в заблуждение, поскольку от этого практического наблюдения всего один шаг до соединения двух параллельных процессов национального развития в единый исторический процесс. Примечательный и когда-то весьма влиятельный пример — концепция «двойной революции» Эрика Хобсбаума, согласно которой французское политическое и английское экономическое развитие функционируют как разные грани одной революции модерна[273]. Коротко говоря, они стали дополнением к «буржуазной революции» марксизма в панъевропейском масштабе. Сам Энгельс фактически прямо сказал почти то же самое. В примечании к переводу «Коммунистического манифеста» он заявил: «Как типичный пример экономического развития буржуазии здесь берётся Англия, а её политического развития — Франция»[274], — не сознавая, что подобное утверждение косвенно подразумевает, будто английская индустриализация породила французскую революцию в 1789 г.
Однако в действительности сравнение процессов, происходивших в Англии и Франции около 1800 г., показывает, что это экономическое и политическое развитие шло не в тандеме, а не совпадая по фазе. Таким образом, столь соблазнительная, но обманчивая картина «двойной революции», по сути, прячет важную историческую проблему: почему для современной истории характерно несовпадение экономического и идеологического развития или, если угодно, прогресса капитализма и социализма? Задача историка — объяснить это несовпадение, а не отмахиваться от него, прибегая к увёрткам вроде «двойной революции». Оно показывает, что корни социализма следует искать не столько в экономическом, сколько в политическом развитии. Так мы и сделаем. Конечно, больше об этом важном вопросе будет сказано, когда речь зайдёт о востоке, где он приобретёт особую актуальность. В данный же момент примем за установленный факт, что главной ареной раннего социализма была Франция, и попробуем объяснить возникновение социализма господствовавшими там условиями.
Эти условия созданы, в сущности, поздним Просвещением и революцией. Фактически первым росткам того, что можно с достаточным основанием назвать современным социализмом, дала жизнь атака Руссо на неравенство. В середине XVIII в. на Просвещение рационалистическое и научно ориентированное пошло в наступление Просвещение сентиментальное и моралистическое, связанное прежде всего с именем Руссо. Когда ощущение уступило место чувству, а разум — интуиции, жалость к слабым и сочувствие ко всем легли в основу зарождающейся демократической гражданской религии, согласно которой все люди — одновременно граждане и братья. Эта новая религия считала неравенство величайшим грехом против природы и человечества и, следовательно, источником всех пороков в организации общества. Хотя у самого Руссо подобные убеждения лишь изредка сопровождались мыслью о необходимости отмены частной собственности, такой вывод был логичным, и некоторые из его учеников, в частности Мабли и Морелли, опубликовали действительно коммунистические утопии.
Но это всё оставалось на уровне идей, первый же импульс к созданию социалистического движения дала сама революция, точнее, её неудачи. Революция со столь экзальтированными идеями, как принципы Первой республики, не могла обойтись без неудач, вернее, разочарований. Ведь свобода, обещанная в 1789 г., стала реальной лишь для меньшинства, достаточно богатого, чтобы сделать её таковой, а равенство, превозносимое санкюлотами в 1793 г., оказалось ещё более уязвимо для экономических сил, неподвластных народу. Пока шла якобинская революция, она ещё могла отражать эти угрозы идеалам республики, создавая иллюзию окончательного успеха. Однако в 1794 г. с падением Робеспьера иллюзии развеялись, и «народ» столкнулся с реальностью: революция ничего ему не дала. Граждан олицетворяла лишь буржуазия, и возникла новая система неравенства, не менее тираническая, чем «старый режим».