В 1832, 1834 и 1839 гг. в Париже и Лионе имели место кровавые рабочие стачки и полувосстания. Рабочие, убеждённые, что у них украли июльскую победу, продолжали требовать республики и всеобщего избирательного права. В качестве основной тактики они предпочитали прямую демократию уличных акций, как в 1793 г., а в качестве формы организации — тайное общество, как во времена «заговора равных» Бабёфа в 1796 г. Этот квазиреволюционный нажим рабочего класса подействовал на всю политическую систему.
Прежде всего, он создал предпосылки для возникновения социализма как движения в 1830-х гг. Ещё больше ударной силы приобрела социалистическая литература 1840-х гг. Не существовало чёткой и прочной границы, которая отделяла бы социалистическую традицию от республиканской или даже бонапартистской: все они произошли от революции. Революция всегда выступала за свободу и равенство, а в 1840-е гг. вышел на первый план и третий лозунг — «братство» (в 1790-е гг. звучавший реже). Три лозунга объединились в новую троицу, «свобода, равенство, братство», ставшую официальным девизом ожидаемой новой республики.
По большей части социализм двух десятилетий, предшествовавших 1848 г., классифицируется как утопический. Такое определение впервые дали ему Маркс и Энгельс в негативном смысле, но оно уже давно сделалось каноническим[278]. Этот социализм по преимуществу не являлся революционным. В сущности, его идеалом было достижение гармонии между социальными классами, а не классовая борьба. Социалисты-утописты предлагали позитивные решения: те или иные схемы обеспечения гармонии, прогресса, равенства, объединения, экономической безопасности и т.д. посредством добровольной реорганизации общества, то есть кооперативов производителей или потребителей (Оуэн и Фурье), и государственной поддержки рабочих («организация труда» и «общественные мастерские» Блана) — дальних предшественников «государства всеобщего благосостояния»; технократического усовершенствования общества (сенсимонисты); бесплатного кредитования рабочих, открывающих собственное дело (Прудон и Оуэн). Большинство этих схем в действительности оказались непрактичными, и лишь немногие из них, помимо кооперативного движения, дали какие-то результаты. Тем не менее все они заостряли внимание на «социальном вопросе», и в их основе лежала мысль, что политической республики со всеобщим избирательным правом недостаточно, чтобы сделать людей свободными, равными и братьями, нужна социальная республика с некоей организацией экономики. Таким путём принцип 1789 г. и республиканский идеал плавно переходили в социализм и, следовательно, в отрицание господства буржуазии, установленного в 1830 г. Мы снова видим, что истоки современного социализма лежат в политической и идеологической традиции, созданной «буржуазной революцией» 1789 г.
Ситуация продолжала радикализироваться. Реставрация породила поток либеральной политической литературы. Июльская монархия — расцвет республиканской теории и развитие социалистической. В популярнейшей «Демократии в Америке» Токвиля неизбежно (и намеренно) поднимался вопрос о перспективах демократии в Европе. Как мы наблюдали, в 1847 г. появилась масса исторических работ, идеализировавших революцию, не только 1789 г., но и Первую республику 1792 г. (за исключением террора): книги Мишле, Ламартина, Луи Блана и других авторов[279].