Из-за неоднозначности этого политического оксюморона произошёл раскол Российской социал-демократической рабочей партии, образованной в 1903 г., на меньшевиков и большевиков (непосредственной причиной раскола, правда, послужили разногласия по поводу условий членства в партии). Меньшевики достаточно буквально придерживались двухэтапной теории революции, допускали в своей интерпретации «гегемонии» тактический союз с либералами и выступали за осторожную политику. Большевики же в боевом пылу расширяли понимание гегемонии, фактически соединяя две революции в одну. В тактике это привело их к презрительному отказу от сотрудничества с либералами и поискам, вместо этого, союза с уже пробудившимся крестьянством.
В горячке битвы 1905 г. им не составило большого труда совместить очевидный отход от «ортодоксии» с логикой истории. Так, Ленин сделал из событий 1905 г. вывод, что в борьбе против абсолютизма пролетариат имеет законные основания заключить альянс с «мелкобуржуазными демократами», коими являются крестьяне. А когда самодержавие будет свергнуто, рабочие могут взять в союзники «полупролетариат», состоящий из крестьянской бедноты, чтобы «начать переход к социализму»[302].
Главные поправки в Марксову логику истории Ленин внёс во время Первой мировой войны своей теорией империализма. На рубеже XIX–XX вв. первоочередное внимание марксистов стали привлекать последствия конкуренции европейских держав за пределами континента, и Ленин в 1916 г. придал этим размышлениям практический политический смысл. Его теория империализма гласила, что в условиях XX в. «колониальные и полуколониальные» страны являются «самым слабым звеном» в международной капиталистической системе; следовательно, мировая революция вполне может начаться в отсталой России.
Таким образом, внутренне противоречивый постулат о гегемонии пролетариата в буржуазной революции оказался нежизнеспособным в обстановке настоящей революционной борьбы. Провал марксистской схемы в России, однако, отражал ещё более важный факт: в России должна быть лишь одна революция против «старого режима», как во всех европейских странах. Политическое превосходство над меньшевиками большевикам давало ощущение, что такой решительный перелом раз и навсегда и есть настоящая природа российского кризиса. Кроме того, они понимали, что ставка на подобный исход вполне отвечает духу марксизма, несмотря на путы, которыми буква доктрины, казалось бы, связывала им руки. И Ленин решил марксистскую дилемму в России, подкорректировав букву доктрины, с тем чтобы она соответствовала истинному революционному потенциалу нового века.
Из всего вышесказанного следует, что марксизм не предлагает адекватной теории современной революции. Свержение «старого режима» не является социально-экономическим переходом от «феодализма» к «капитализму», как утверждал Маркс. Это политический, идеологический и культурный разрыв с извечной традицией; его суть заключается в переходе от корпоративного, иерархического мира, просто данного людям историей и/или божественным промыслом, к миру, где люди сознательно организуют и формируют своё общество. Если смотреть с такой точки зрения, подобный переход — обычно ускоряемый посредством насилия и освящаемый кровью мучеников — по самой своей природе возможен лишь однажды в истории каждого конкретного «старорежимного» государства.
Наверное, самая простая терминология для обозначения этого водораздела, пролегающего раз в тысячелетие, — различение между «традиционным» и «современным» обществами. Оно, бесспорно, очень общее и не обязательно прямо подразумевает революционный перелом, в отличие от марксистской терминологии. Напротив, оно очень удачно позволяет избежать марксистской фантазии о двухэтапной современности (капитализм, затем социализм) и согласуется с истинной развязкой, к которой пришли все европейские «старые режимы». Ибо история уже показала: не существует такой вещи, как «социализм» в смысле особой исторической эпохи, следующей за «капитализмом». Есть лишь «государство всеобщего благосостояния» как одна из фаз индустриальной рыночной экономики. Собственно говоря, наилучшая дихотомия — просто «старый режим» / демократия (то есть конституционализм в сочетании с народным суверенитетом); такое противопоставление понятий говорит о реальной форме, которую традиционное и современное общества принимали в европейской истории[303].
302
Концепция союза крестьянства и пролетариата впервые отчётливо сформулирована Лениным в работе 1905 г. «Две тактики социал-демократии в демократической революции», см.: The Lenin Anthology / ed. R. C. Tucker. New York: Norton, 1975. P. 120–147.
303
О традиционной Европе как о корпоративном священном порядке (что здесь именуется «старым режимом» в широком понимании) прекрасно пишет Дитрих Герхард: