Существует ли революция как таковая? Есть ли какая-нибудь социологическая универсалия или платоническая идея, подкрепляющая понятие «революции» как отдельного исторического феномена? Можно писать общие труды о войне: у отца истории Геродота это центральная тема, так же как у его величайшего античного последователя Фукидида; современными классиками в данной области стали генерал фон Клаузевиц и адмирал Мэхэн[322]. Но можно ли писать их о революции? Увы, бесспорной классики на ум не приходит. Поэтому здесь мы не станем для начала предлагать ещё одно общее определение, концептуальную схему или «модель» революции, которая должна подходить ко всем событиям, традиционно так именуемым[323].
Вряд ли целесообразно и строгое разграничение разных типов насильственных политических изменений: бунта, мятежа, восстания, революции[324]. Ещё менее плодотворна попытка разобраться в хитросплетениях буквального и метафорического употребления нашего многогранного понятия, которые наглядно демонстрирует миграция наименования, присвоенного событиям 1789 г.: оно перекочевало в такие понятия, как «промышленная революция» той же эпохи, «научная революция» XVII в., «печатная революция» XV в., «научно-техническая революция» XX в. и так далее, вплоть до послевоенной «зелёной революции» в сельском хозяйстве стран «третьего мира» или «сексуальной революции» 1960-х гг. в Америке[325]. Любые внезапные, грубые, глубокие, радикальные изменения какого-либо аспекта человеческой деятельности могут в этом расширенном смысле классифицироваться как «революционные», и ни одна концептуальная сеть никогда не будет достаточно широка, чтобы охватить их все и включить в стройную модель.
Поэтому здесь мы будем двигаться в обратном порядке по сравнению с подобными семантическими и теоретическими упражнениями — от исторических частностей к конечным обобщениям. Это метод в духе принципа Макса Вебера: «Последняя и решающая концепция не может быть задана в начале исследования, а должна появиться в его конце»[326]. Тем не менее такой подход требует предварительной условной намётки целей, методов и процедур исследования.
В данном случае лучше всего начать их намётку с изучения первой исторической частности, связанной с революцией, — процесса формирования самого этого современного концепта. Хотя попытки априори определить, что такое революция, практически неизменно оказывались делом столь же трудным, сколь и бесполезным, проследив, что люди понимали под революцией, мы, по крайней мере, получим возможность предварительно обозначить, чем она фактически может быть. Кроме того, этот опыт концептуальной истории (Begriffsgeschichte) нужно проводить критически — как аналитическое препарирование существующих теорий революции с целью выяснить, что в них работает, а в особенности — что не работает. Задача подобной сортировки заключается в том, чтобы вычленить истинные проблемы, прежде чем придумывать применительно к ним более удачные понятия. Поэтому наша попытка определения методом отрицания примет форму краткой интеллектуальной истории наших представлений о революции за последние два столетия.
Напомним теперь уже хорошо известный факт: хотя слово «революция» весьма древнее, стоящее за ним понятие всецело современное — его появление датируется концом XVIII в.[327] В эпоху поздней Античности существительное «revolution было образовано от латинского глагола «revolvere», означающего «откатиться назад», «вернуться в исходную точку». В этом смысле оно использовалось для обозначения циклических или повторяющихся событий в природе, таких, например, как рост и убывание Луны. Святой Августин, пожалуй, первым употребил его в фигуральном смысле применительно к идее телесного перевоплощения или повторения провиденциальных схем в историческом времени. На протяжении столетий в разных контекстах это слово употреблялось главным образом в значении возвращения или повторения. Такое значение вполне соответствовало досовременному, обращённому в прошлое взгляду на изменения, выраженному и в других терминах: «реформация» (reformatio) и «реставрация» (restoratio) в религии, «возрождение» (rinascita) в искусстве и литературе. До самого конца XVII в. европейцы, даже в периоды особенно интенсивной инновационной деятельности, например в эпоху Возрождения и Реформации, неизменно полагали, что возрождают наследие былого «золотого века» и все их новые начинания, по сути, не что иное, как реставрация.
322
323
Как поступает историк Чарльз Тилли:
324
Самые последние исследования общего характера по вопросу революции см.:
325
326
327
Наиболее полное освещение истории слова и понятия «революция» см.: