Решительный переворот в историографии гуситского движения произошёл в период насаждения коммунизма после Второй мировой войны. Официальный марксизм той эпохи, естественно, требовал смотреть на гуситский радикализм как на прародителя коммунизма — претензия сомнительная, но, тем не менее, открывшая дорогу исследованию социальной истории движения. Это, в свою очередь, заставило обратить внимание на его милленаризм и вообще на его связи со средневековой ересью, интегрируя тем самым национальную историю Чехии в общеевропейскую историю. Новая точка зрения нашла путь к англоязычному читателю в труде Франтишека Бартоша[46]. Однако самым известным поборником убеждения, что гуситское движение нужно считать раннеевропейской революцией, является уже упоминавшийся в примечании 1 Франтишек Шмагел. Его работы, к счастью, доступны на нескольких языках[47].
Впрочем, в начале второго послевоенного десятилетия гуситским движением стали заниматься не только чехи. В 1967 г. Говард Камински добавил к более ранней англоязычной публикации[48] крупное исследование «История гуситской революции»[49], где подробно проанализировал хилиастическую фазу гуситского движения и её кульминацию в деятельности таборитов периода 1415–1424 гг. Десятилетие спустя Джон Классен включил в эту картину чешское дворянство, способствуя дальнейшей интеграции гусизма в общую историю Европы[50]. Наконец, на исходе века вдохновенную оду гуситам пропел Томас Фадж в книге «Великолепная дорога: первая реформация в гуситской Богемии»[51]. Разумеется, сегодня Чешская Республика входит в состав Европейского Союза.
Здесь мы смотрим на гуситское движение с точки зрения его европейского и революционного характера. Собственно, в данной главе утверждается, что в этом движении в первый раз был разыгран базовый сценарий всех европейских революций до 1789 г. Следует напомнить, что ранее о нём речь не шла, поскольку объяснительные «модели», взятые из воздуха в самом начале исследования, выглядят искусственно; их можно выводить только при объяснении конкретных случаев. Теперь же, когда перед нами стоит задача характеристики восстания гуситов, настало время изложить наше представление о базовой модели революционного действия. Настоящая глава отдельно даёт предварительное описание схемы европейских революций; в последующих главах оно будет сравниваться с более поздними случаями с целью выявления их сходных черт и специфических особенностей. Так постепенно возникнет вторая часть нашей модели европейских революций, а именно — общая формула их эскалации, по мере того как каждый последующий переворот учитывает уроки предыдущих, опирается на них или отвергает их.
Мы начнём с простого рассказа об истории гуситов — классического подхода, избранного по двум причинам. Во-первых, кризис XIV в. в «далёкой, мало нам известной стране» (как выразился британский премьер-министр в 1938 г.), несомненно, знаком читателю меньше, чем события, рассматриваемые далее. Во-вторых, что более важно, для современников история разворачивается постепенно, шаг за шагом. И если мы при взгляде на неё по возможности постараемся не забегать вперёд, это поможет нам понять, каким образом Европа впервые неожиданно приблизилась к революции.
В целом этот революционный опыт занял двадцать четыре года, с момента отлучения Яна Гуса от церкви в 1412 г. до разгрома гуситских радикалов — таборитов — в 1436 г. Но критический период в развитии движения, когда оно превратилось в откровенно революционное, пришёлся на 1419–1420 гг. и длился примерно 15 месяцев, от первой пражской «дефенестрации» до освобождения города таборитами Яна Жижки. После данного события, пока Жижка не умер в 1424 г., движение захватило всю Богемию, радикализировало её политические и церковные структуры. Таким образом, активная революционная фаза продолжалась 6 лет, с 1419 по 1424 г. — примерно столько же, сколько самая жаркая пора Французской революции, и ненамного меньше девяти лет активной пуританской революции. Затем последовали двенадцать лет воинственного и в основном военного правления, пока в 1436 г. запоздалый «термидор» не сверг радикалов, — период, который больше напоминает диктатуру Кромвеля, нежели нестабильные Директорию и Консульство во Франции.
46
47
В дополнение к краткой французской версии, приведённой в примеч. 1, см.:
48
49
50
51