Богемией теперь управляли умеренные гуситы, старые ученики Гуса — Якубек из Стршибра от университета и Ян Рокицана от пражской общины. Чтобы положить конец войне, они заключили с Базельским собором (1436 г.) соглашение — «Компактату». По её условиям, Богемии предоставлялся полуавтономный статус в «христианском мире»: причастие «под обоими видами» разрешалось для гуситских общин и только на территории Богемии. Соглашение отнюдь не свидетельствовало о религиозной терпимости в современном её понимании, поскольку касалось лишь одной инакомыслящей группы в конкретном регионе. Тем самым оно напоминало Нантский эдикт, который Генрих IV даровал французским гугенотам в 1598 г. Одновременно чешские сословия, наконец, признали право Сигизмунда на престол его родной страны. И хотя спустя год — в 1437 г. — он скончался, а на его место пришёл избранный гуситами король, Иржи из Подебрад, который правил до 1471 г., утраквистская церковь осталась умеренной, и революция, по сути, закончилась.
Каковы же конкретные результаты революции? В социальном плане этот переворот сильно ограничил власть и богатство церкви. Особенно монастырей, как будет и в других странах во время протестантской Реформации. Выиграли от передела богатств главным образом высшая знать, городские бюргеры и мелкое дворянство (именно в данной последовательности), как среди католиков, так и среди утраквистов, — то же самое опять-таки произойдёт спустя столетие. В политической сфере монархия неуклонно слабела, вскоре фактически превратившись в выборную. Духовенство устранили из сейма, королевские города, напротив, увеличили своё присутствие в этом собрании, тем самым было покончено с традиционной структурой Национального представительства, однако не с сословной системой как таковой. Новый состав сейма включал дворян, рыцарей и бюргеров — устройство, гораздо более благоприятное для низших сословий, чем в любой другой европейской стране того времени. Что же касается крестьян, то они, послужив пехотинцами революции, не получили ничего. В конечном итоге они подверглись «второму закрепощению», которое проходило в Центральной и Восточной Европе в XVI в.
Можно ли, исходя из вышеперечисленного, назвать гуситскую протореволюцию таким же отправным пунктом формирования современной чешской нации, каким служили более поздние революции в странах западнее Богемии? До конца XV в. дело более или менее так и выглядело. В действительности, однако, два десятка лет войны настолько истощили экономику страны, что Богемия, которая ещё в середине XIV в. занимала лидирующие позиции среди европейских государств, к 1500 г. снова оказалась на периферии. В результате в 1526 г. она попала в руки Габсбургов — самой могущественной из европейских династий — и четыре века оставалась под их властью. За это время новая линия королей снова сделала монархию наследственной, сведя влияние сословий к минимуму. Гуситская церковь существовала до Реформации, когда её практически поглотило лютеранство. После разгрома антигабсбургского восстания в битве у Белой горы в 1620 г. контрреформаторы восстановили в Богемии католичество, а Габсбургская монархия регерманизировала её элиту.
По сути, всё, что осталось от гуситского движения, — Моравские братья, ведущие свою историю от бывшего таборита Петра Хельчицкого (ок. 1390 — ок. 1460). Вначале он был близок к радикальным милленариям, но, в конце концов, склонность последних к насилию оттолкнула его и заставила основать пацифистскую и аскетическую общину «Братское единение» (Unitas Fratrum). Члены её стали, с небольшими поправками, духовными наследниками францисканцев-спиритуалистов и предшественниками голландских меннонитор XVI в. и квакеров пуританской революции.
И всё же восстание гуситов, войдя в легенды, сохранилось в чешском национальном сознании. Когда в XIX в. представители чешского национализма из рядов интеллигенции и среднего класса начали вновь отстаивать свои права перед лицом новой немецкой элиты, Гус и Жижка стали великими символами возрождения национальной идентичности. Так, наконец, гуситская революция, пусть опосредованно, в виде мифа и несколько искусственно, послужила фактором национального самоопределения чехов[56].
56
The Invention of Tradition / ed. E. Hobsbawm, T. Ranger. Cambridge: Cambridge University Press, 1992.