Однако подобная трансформация не означала, что новое английское государство перестало быть «старым режимом» в широком смысле слова — как традиционный уклад или «общность» (Gemeinschaft). Более того, «старый режим» в значительной мере пережил XVII в. и даже 1789–1815 гг., уступив место современности лишь в период между эмансипацией католиков в 1828 г. и парламентской реформой 1832 г.[154] А его следы сохраняются до сих пор — в виде монархии, палаты лордов и церкви, «установленной законом».
Таким образом, Англия во многом была обществом «двух мечей» и «трёх сословий», хотя последние делились несколько иначе, чем в хрестоматийной французской модели. Король сам по себе являлся «первым сословием»; «второе сословие», представленное в палате лордов, состояло из пэров и епископов; «третье сословие», заседавшее в палате общин, включало в себя нетитулованных джентри и богатых горожан. Церковь в целом не составляла отдельного сословия, хотя епископы и низшее духовенство собирались отдельно от парламента на национальной церковной ассамблее, именуемой конвокацией, впрочем, Англия — не единственный случай отклонения от французской нормы. В Швеции, например, крестьянство образовало «четвёртое сословие», можно найти аномалии и в других странах. Главное, что повсеместно существовала законная корпоративная иерархия[155].
Поговорим теперь о более важных аспектах английской «исключительности», которая зачастую преувеличивается, но действительно имеет место. Во-первых, знаменитое островное положение Англии Сильно упрощает проблему обороны, не только потому, что делает вторжение сложнее технически, но и потому, что снижает затраты на оборону и, следовательно, облегчает бремя войны для всех государственных институтов[156].
Во-вторых, Англия, как гласит старое клише, «тесный островок». Со времени правления Альфреда Великого в IX в. она стала унитарным королевством, и её границы, в основном водные, не менялись более тысячи лет. Её традиционная соперница Франция, напротив, складывалась как политическая единица полтора столетия в результате приращения королевского домена, а стабильные северные и восточные границы смогла установить только при Людовике XIV. На другом конце континента московские князья точно так же создавали своё царство путём схожего светского процесса «собирания русских земель». Всё, что находилось между ними, превратилось в прочные национальные образования лишь в XIX в.
Кроме того, Англии очень повезло со способом приобщения к институциональной матрице всех европейских государств — феодализму. Ей не пришлось создавать такую систему относительного порядка из почти анархии 1000 г., как странам по ту сторону Ла-Манша: феодализм победил в Англии одним ударом благодаря норманнскому завоеванию в 1066 г. А норманнский феодализм был самым эффективным в Европе — единственным, при котором король действительно, а не теоретически стоял на вершине феодальной пирамиды[157]. Только норманнское же королевство Южной Италии и Сицилии представляло собой сравнимое по эффективности феодальное протогосударство; оно и составило основу исключительной, но недолговечной империи Фридриха II Гогенштауфена в начале XIII в. Причём английское королевство Вильгельма I и Генриха II, подобно Богемии Карла IV, имело максимальные размеры для успешной феодальной монархии (примерно два Нормандских герцогства). Эта монархия потерпела крах лишь дважды за историю своего существования: во время Войны Алой и Белой розы и «междуцарствия» XVII в. Ещё одним благословением для «царственного острова» стала относительная дешевизна управления его унитарным государством, поскольку должностные лица графств, шерифы и мировые судьи, принадлежали к местным нотаблям и служили королю бесплатно.
Столь же ранним экономическим развитием Англия похвастаться не могла. Почти до 1500 г. она в основном экспортировала сырьё, преимущественно шерсть для текстильной промышленности Фландрии и Флоренции. В течение XVI в. она с помощью завезённых фламандских работников устроила собственные шерстяные мануфактуры. В то же время английские корабли стали активно участвовать в осуществлении торговли в Северной Европе вплоть до русского Архангельска, а к началу XVII в. при содействии немецких шахтёров добыча угля превратилась в промышленное производство широких масштабов. По сути, Англия XVI в., которую впоследствии возьмут за образец индустриального развития более отсталые нации, сама, дебютируя на индустриальной сцене, воспользовалась, так сказать, «преимуществами отсталости» по сравнению с более развитыми соседями за Ла-Маншем. К моменту вступления Стюартов на престол Англия уже встала на путь, который в итоге приведёт её к экономическому лидерству в Европе.
154
155
156
Классический тезис о взаимосвязи между внешней политикой и внутренним устройством см.: