В политическом отношении Англия XVI в. следовала модели сравнительно медленных, постепенных изменений без резких скачков и радикальных переломов. Благодаря этому она пережила церковную Реформацию в самой мягкой из возможных форме, хотя в ту эпоху столь крутые перемены почти неизбежно вели к насилию. Генрихова реформа 1529–1539 гг. была государственным актом, её начали не рьяные клирики, как в Германии, Швейцарии и Франции, она не сопровождалась массовым народным энтузиазмом. Это относится и к разрешению религиозного вопроса Елизаветой в 1560-х гг. Притом меньшинство пламенных реформаторов-пуритан, надеясь, что их действия в один прекрасный день приведут Реформацию к «завершению», оставалось под крылом официальной церкви до 1640 г., в отличие от Франции или Нидерландов, где кальвинисты откололись и основали параллельную церковь[158]. Для тех же, кто не желал ждать, существовала возможность эмигрировать в Колонию Массачусетского залива, которая в 1630-е гг. приняла около 20 тыс. эмигрантов. Примеры религиозных войн XVI в. во Франции и Нидерландах также способствовали умеренности при проведении английской реформы.
Вместе с тем государственный аппарат укреплялся путём создания различных «прерогативных судов»: Звёздной палаты для светских дел, Высокой комиссии по религиозным вопросам, других органов помимо судов общего права. Параллельно парламент, исторически и по закону служивший лишь продолжением королевской курии, или суда, хоть и оставался всецело послушным королевской воле, за столетие сделался де-факто частью центрального правительства. Главная причина этого, конечно, заключалась в том, что и Генрих, и Елизавета нуждались в общественной поддержке для осуществления своей церковной революции. Как джентри, так и корона получили выгоду от роспуска монастырей и распродажи их имущества. Благодаря частому созыву парламента упрочивалась преемственность его состава, увеличивалась возможность развития институциональных процедур, усиливалось чувство корпоративной идентичности. Конрад Расселл охарактеризовал государственную систему Тюдоров следующим образом: «Суть этой системы состояла в разделении фактической власти между короной и господствующими элементами имущих классов. Символическими выражениями этого партнёрства были парламент и понятие главенства закона, хотя на практике они сводились к одному и тому же, так как парламент являлся высшей законодательной властью»[159].
Демографические показатели британского государства были довольно скромны: в Англии и Уэльсе насчитывалось примерно 5 млн жителей, в Шотландии и Ирландии, вместе взятых, — ещё около миллиона. В столице Лондоне, который в середине века являлся вторым крупнейшим городом Европы после Парижа, проживало 450 тыс. чел., то есть 10% населения страны.
Почему же исключительно успешная государственная машина, созданная Тюдорами, скатилась в кризис и развалилась при их преемниках? На деле эта система уже стала анахронизмом к тому времени, как её унаследовали Стюарты: как раз тогда наступила фаза «жёсткого» государственного строительства в Европе XVII в. Главным стимулом к ней послужила так называемая «военная революция» раннего Нового времени. С начала XVI до середины XVII в. борьба испанских Габсбургов и Франции за Италию и Нидерланды преобразила европейское военное дело. Использование пороха увеличило наступательную мощь; густая сеть укреплений во много раз усилила оборону; в ответ появились усовершенствованная артиллерия и массовая пехота, организованная в регулярные армии. Во время Тридцатилетней войны революция распространилась на восток, в Германию, и на север, в Швецию, а Британского архипелага достигла лишь в ходе гражданской войны XVII в.[160]
Всё это, конечно, стоило дорого, и в результате после двухсотлетнего процветания выборных штатов (собраний сословий) в большинстве стран Европы монархии в начале XVII в. стали отдавать предпочтение более послушному и стабильному постоянному бюрократическому аппарату. При Якове I стремление к такому новомодному абсолютизму проявлялось скорее в риторике, чем на практике. Он громко заявлял о божественном праве королей и упорно не поддавался давлению пуритан, желавших «завершения Реформации», которое на деле означало пресвитерианское, то есть выборное, управление церковью — такую систему он знал по Шотландии и верно понимал её несовместимость с идеей сильной монархии. В области реальной политики Якову не удался честолюбивый замысел объединить Англию и Шотландию в королевство Великобританию с единым парламентом. Что касается остального, то он вышел из затяжной войны с Испанией, начатой его предшественницей, и отказался ввязываться в Тридцатилетнюю войну после 1618 г., хотя большинству его подданных она представлялась борьбой за протестантство против контрреформации, а его зять был главной, причём терпящей поражение, силой на стороне протестантов. В результате Англия не присутствовала при основополагающем событии европейской дипломатии — заключении Вестфальского мира в 1648 г. Единственное преимущество подобной политики заключалось в том, что она не требовала больших расходов и тем самым позволяла избегать конфликта с парламентом из-за введения новых налогов, хотя периодически возникали разногласия по вопросу монополий и, разумеется, религии.
160
См. об этом: