— Что?
— Каждый раз, когда вы приходите к нам, мы пробиваем вашу карточку, и после вашего десятого визита вы получаете кофе бесплатно.
— Мне несвойственно постоянство.
— Извините?
— Прости, Деби, без обид, но ты еще слишком мала, чтобы пробивать мою карту.
На улице чувак спросил меня, не нужно ли мне дури, всего за двадцатку. Я посмотрел вокруг: никого не беспокоило, что он вел свою торговлю открыто, при свете бела дня. Я спросил:
— А ты даешь карточку постоянного покупателя?
На подходе к дому Эшлинг у меня сильно забилось сердце. Когда она открыла дверь, я произнес:
— Bay!
На ней было одно из этих облегающих платьев. Похожее на севшую комбинацию. Я перевел глаза на ложбинку между ее грудей. Она сказала:
— «Вандербра» творит чудеса!
Я не мог не сказать:
— Wunderbar.[46]
Вошли внутрь и целовались, пока она не оттолкнула меня со словами:
— У меня обед на плите.
— И у меня тоже.
Эшлинг достала бутылку «Джеймсон», сказала:
— Давай начнем, ирландчик. Хочешь горяченького?
— Не хочу даже притворяться, что у меня есть совершенно банальный ответ.
Протянул ей книжку, которую мне подарил Крис, сказал:
— Пришлось прочесать весь Лондон, чтобы найти книгу писателя из Голуэя.
Эшлинг воскликнула:
— Кевин Вилан! Он мне так нравится!
Я произнес:
— И…
Достал коробочку. Эшлинг медленно ее взяла, осторожно открыла, выдохнула:
— О, боже мой!
Кольцо было в самый раз.
С кухни долетал запах вкусной еды. Мне попалось на глаза стихотворение в рамке, висящее на стене. Это были строки Джеффа О'Коннелла.
Там было написано:
ПОТЕРПЕВШИЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Меня охватил необъяснимый страх. Как будто мне по руке нагадали. Эшлинг спросила:
— О чем ты думаешь?
— Уф.
— И что ты имел в виду?
Я имел в виду — или думал, что я имею в виду, — что кто-то как будто прошел по моей могиле. Спросил:
— Он откуда?
Услышал, как она рассмеялась, потом сказала:
— Это очень по-ирландски.
— Что?
— Отвечать вопросом на вопрос.
— А…
— Он из Голуэя, откуда родом кольцо Кладца. Правда, странно?
Я подумал, что это невыразимо жутко.
Продолжая ирландскую тему, «Фьюриз» пели «Прощаясь с Нэнси», а мы занялись горячей международной любовью. Эшлинг спросила:
— Ты любишь меня?
— Я уже почти попал.
— И ты женишься на мне?
— Можно и так сказать.
— Когда?
— Как только.
Она села.
— О господи, ты серьезно?
— Ну да.
Она выскочила из кровати, вернулась с шампанским, сказала:
— Вообще-то, это должен был быть «Черный бархат».
— Да?
Абсолютно точно копируя мой голос, она произнесла:
— К черту этот «Гиннес».
Я был так близок к счастью, как никогда. Совсем-совсем близко.
Изобразил провинциального козла, спросил:
— Хочешь большую свадьбу?
— Я хочу скорую свадьбу.
Любовь — или кто-то живший рядом с ней — сделала меня эгоистичным, или неосторожным, или просто идиотом. Я убедил себя… попытался перестать думать о том, что я совсем не проверял, что происходит с Бриони. И даже не позвонил.
Две ночи спустя я крепко спал в Холланд-парке. Телефон прозвонил несколько раз, прежде чем я проснулся. Наконец я схватил трубку, пробормотал:
— Что?
— Мистер Митчелл? Это доктор Пател.
— Кто?.. А да… Господи, который теперь час?
Я сел.
— Два тридцать… это очень срочно… Бриони…
— С ней все в порядке?
— У нее, вероятно, была передозировка.
— Вероятно? Ты что… догадки строишь?
— Я делаю все, что в моих силах, мистер Митчелл.
— Да, да, я еду.
Я подумал: «Самое лучшее время, чтобы хорошенько разогнать мой новый BMW». И еще подумал, что не может же он и вправду быть красным. Даже Лилиан Палмер не станет покупать красный BMW.
Но он и вправду был таким. Чертов красный BMW.
Хорошо хоть, что ночь была. «Сколько на нем можно выжать?» — подумал я. И понесся к огням на Ноттинг-Хилл Гейт. Это была не поездка, а мечта. Пока ждал у светофора, сбоку пристроилась синяя «мазда». В салон братки набились под самую крышу, рэп орет. У меня стекло было опущено, водитель «мазды» махнул мне, говорит: