— Только за него? Вы нашли вашего пажа? Покачав головой, она сказала, что нет, достала из сумки у пояса платок, вытерла слезы и нос. Она понимала, что, заговорив о Беранже, аббат старался прежде всего увести ее мысли от той неведомой опасности, которой подвергался Арно.
— Я думаю, вам не следует слишком о нем беспокоиться. Возвращаясь, он должен был увидеть, что здесь происходит, и вернуться в Рокморель. Может быть, он даже предупредил мадам Матильду и к нам придет помощь?
— Это бы меня удивило. Амори и Рено почти никого не оставили дома. И по правде говоря, эта старая крепость охраняет себя сама или почти сама. Но я была бы счастлива, зная, что Беранже в безопасности.
— Пойдем, помолимся вместе, друг мой. Это лучшая защита, которую я могу вам предложить. Бог уже привык совершать для вас чудеса. Попросим его сотворить еще несколько…
Оба вошли в церковь, к месту, где молились за спасение. Ее наполняло легкое бормотание, похожее на жужжание, производимое приглушенными голосами женщин и детей, коленопреклоненных у главного алтаря. Там совершал богослужение старый монах. Легкому шепоту надтреснутого голоса вторили приглушенные голоса прихожан.
У стены, у пригвожденных ног большого деревянного Христа, свечи были зажжены в таком изобилии, что казалось, божественный мученик вырывается из костра, а старые растрескавшиеся плиты, на которые капал воск, стали похожи на лед, когда на него падает луч солнца.
Аббат взошел на возвышение, а Катрин села на скамью, отведенную сеньору, вокруг которой уже собралась большая часть служанок из замка.
Под капюшоном черной мантии она увидела светлую голову Мари Роллар, улыбнулась ей и сделала знак подойти, давая место на скамейке. Ей вдруг захотелось поделиться опасениями с Мари, забыв о своем высоком ранге, который даже перед лицом Бога пугал и беспокоил ее. Она знала, что Мари не собиралась просить у Неба отвести от них его гнев. Она не боялась: спокойствие читалось в ее прозрачных светлых глазах. В ее жизни было столько опасных приключений, еще в родной Бургундии, а затем в гареме Гранады, что ее было невозможно испугать какой-то деревенской осадой.
После пребывания в стране мавров она сохранила особое чувство фатальности, спокойную рассудительность и удивительное умение приспосабливаться к обстоятельствам. Глядя на нее, коленопреклоненную, с розовым лицом, окруженным батистовой накидкой, и с косами под чепцом, что придавало ей вид монашки, с опущенными веками и шевелящимися губами, Катрин спрашивала себя, та ли это женщина, которую она впервые увидела растянувшейся на шелковых подушках или нежащейся в бассейне с голубой водой? Неужели это та, которую сначала звали Мари Вермей, потом Айша, которая благодаря чуду любви стала наконец Мари Роллар, почтенной женщиной, занимавшей при владелице замка место придворной дамы и заведовавшей гардеробной и бельевой?
С тех пор как она покинула Гранаду, Мари ни разу не вспомнила о том странном времени, когда она была только маленьким зверьком для царственных прихотей, одной среди могучих других. С того времени, когда она вложила свою руку в руку Жосса Роллара, она отбросила кожу одалиски, как отбрасывает кожу змея. Она была как молоденькая девушка во время своего первого увлечения и восторга, а затем стала любящей супругой.
Сегодня она была искренне признательна сеньору Монсальви за то, что, собрав всех своих людей для похода на Париж, он оставил на ее попечение свою жену.
Позволив Мари послушно повторять слова молитвы, Катрин со сдавленным вздохом закрыла лицо руками. Она не молилась, не могла: слишком свежо было воспоминание о стычке у фонтана, и оно отравляло ей душу. Несмотря на слова аббата, она испытывала странное беспокойство, так как в том, что говорила Азалаис, заключалась определенная доля правды, и если Апшье действительно хотел только ее имущества и ее самое, то первые убитые, которые неизбежно появятся, если помощь не подойдет вовремя, будут на ее совести.
Конечно, бандит хотел заполучить город, чтобы заниматься здесь вымогательством, требовать выкуп, но, если он получит то, что требует, не станет ли он угрожать человеческим жизням?..
Все время, пока длилась служба, Катрин мучилась этими невыносимыми мыслями, не в силах найти правильное решение. Она обнаружила, что совсем не просто, если ты вышел из народной среды, думать и действовать так, будто для тебя человеческие жизни ничего не стоят.
Конечно, она знала, что Арно встретил бы с презрением эту щепетильность. Но, если бы он был здесь, этот вопрос вообще бы не встал. Это была ее собственная задача, которую решить могла только она, и задача из самых трудных в ее жизни.
— Господи! Пошли нам помощь! — прошептала она, решившись наконец обратиться к Небу. — Сделай так, чтобы битва не была так ужасна! Один человек уже лишился жизни…
Поздно ночью, когда останки брата Амабля были преданы земле в присутствии одетой в черное мадам Монсальви и тех горожан, кого долг не удерживал на стенах, один человек опустился в недра земли по лестнице, идущей из погребов донжона.
Он нес факел, кинжал и письмо. Перед тем как исчезнуть в густом мраке подземного хода, он послал Жоссу, который провожал его, прощальную улыбку.
Но никто больше не увидел его живым…
Глава третья. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД
Атака началась на восходе. Рассчитывая, что холодный рассвет заставит людей ослабить внимание, скует их после долгой бессонной ночи, Беро д'Апшье бросил свое войско на штурм, определяя те места стены, которые казались ему самыми уязвимыми.
В полной тишине, пользуясь ночной темнотой, наемники смогли завалить фашинами часть рва, впрочем почти пересохшего, и как только солнце окрасило восток розовым светом, бандиты стали приставлять лестницы к стенам.
Но как тихо ни совершались эти приготовления, они привлекли внимание дозорных, и, когда увлекаемые Гонне солдаты бросились на лестницы, их встретил такой ливень из камней и кипящего масла, что они поспешили отступить.
Гонне с обожженным плечом отступил, воя, как больной волк, и показывая защитникам дрожащий от гнева кулак. Через два часа ферма Сент-Фон горела факелом.
Стоявшие вокруг Катрин на галерее жители видели, как она горит и как по серому небу тянутся длинные грязные полосы дыма. Опершись о плечо своего мужа, который, не в силах оторвать глаз от пожарища, машинально похлопывал ее по спине, Мари Бри громко плакала, и ее всхлипывания и рыдания приводили в отчаяние Катрин.
— Мы все вам вернем. Мари, — сказала она ей тихо. — Когда уйдут эти бандиты, мы отстроим…
— Это уж точно! — подтвердил Сатурнен. — Мы все за это возьмемся. Помощь не замедлит подойти, раз у нас нет вестей от гонца. Значит, он смог пройти.
Катрин бросила на него благодарный взгляд. Это было как раз то, что следовало сказать в утешение Мари, а пока что она подарила ей три золотых экю.
Но на следующий день, когда новая атака была отбита так же блестяще… горела ферма Круа-де-Кок. Этим вечером на общем совете тем, кто отвечал за охрану города, вино на травах показалось немного горьким.
— По ферме или хутору в день за каждую атаку, — сказал Фелисьен Пюек, мельник, подытоживая общую мысль. — Так вокруг нашего города к святому дню Пасхи останется только выжженная земля!
— Помощь не замедлит прийти, — возразил ему Николя Барраль. — В этот час Жанне должен быть уже в Карлате. Ставлю свою каску против копий монсеньора Бернара-младшего7, которые нам пошлет его супруга мадам Элеонора.
Но ни на следующий день, ни через день ожидаемые копья не появились, вследствие чего стало нарастать всеобщее беспокойство. Даже когда Фелисьен с серьезным видом принес сержанту огромную капустную кочерыжку с просьбой обменять на каску, он добился только нескольких вымученных улыбок. Людям в Монсальви хотелось смеяться все реже и реже.
Зато полил дождь. Он начался ночью, накануне Вербного Воскресенья, лил полный день и, казалось, зарядил на целую вечность. Но это не был тот тонкий и нежный весенний дождь, который хорошо проникает в землю и после которого идут в рост густые травы пастбищ, нежные ростки зерна и ржи, бархатистые почки каштанов. Это были грозовые ливни, порожденные яростным дыханием ветра, ненастья, которые вымывают почву по склонам холмов и на равнинах, обнажая скалы там, где в них не пустили корни деревья, обрывают ветви деревьев.
Затем начался град. Твердые и большие, как орехи, ледяные шарики безжалостно вонзались в размытую почву, вырывая первые ростки и разрушая первые надежды на урожай.
На стенах люди Монсальви, продрогшие до костей, смотрели, как бушующие водопады затопляют окрестность. Следующая зима будет суровой и полной лишений, но кто может быть уверен, что доживет до следующей зимы? Угроза, нависшая над городом, была совсем рядом. Враг был все еще здесь, посреди моря грязи, промокший под своими палатками, теми, которые еще не были унесены ветром и потоками воды.
Недовольные, что погода прервала их наступление, они стали еще более злыми. Их командиры, конечно, укрылись в редких домиках предместья, но основная масса войска устраивалась как могла, стуча зубами при мысли о теплой постели и прочных крышах, спрятанных за этими толстыми стенами запертого города.
Катрин и аббат Бернар неустанно сменяли друг друга, чтобы поддержать паству, которая изъяснялась теперь в основном пословицами:
— Апрель мягкий и спокойный, но рассердится — хуже не найдешь, — вздыхал один.
— Когда дождь на Вербное Воскресенье, то дождь на сенокос и на жатву, — объявил другой, и все стали вспоминать пословицы — одну пессимистичнее другой.
В такие часы для этих землепашцев осада отходила на второй план, они говорили о своей земле, об урожае. И двум сеньорам из города надо было приложить немало усилий, чтобы бороться с мыслью, родившейся из грозовых ливней, — небо отвернулось от Монсальви.
— Мы сможем заменить и возместить разрушенное! уверила Катрин, имея в виду своего друга Жака Кера и его запасы. — По крайней мере, эти дожди не дадут врагам жечь другие фермы.
— Наоборот, Бог с нами, — подхватил подошедший ей на выручку аббат. — Разве вы не видите, что он держит врага на расстоянии? Когда он стоит за вас и закрывает вас дождевым покровом, будете ли вы беспокоиться о нескольких сметенных арпанах зерна или ржи? Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.
Но одновременно он заказывал большие публичные молебны. Никогда еще Страстная Неделя не была такой неистовой и… такой дождливой.
Братство Страстей Господних сочло за честь организовать традиционную процессию Страстного Четверга. Они вышли в своих черных и красных одеяниях, полинявших под дождем, и были похожи на представителей какого-то странного племени.
Что касается Сары, то она неустанно перетирала руками капустные листы с глиной, готовя смесь от ревматизма.
Большая же часть жителей все свое свободное время проводила на крепостных стенах, напряженно всматриваясь вдаль, в надежде, что на дороге с севера покажутся сверкающая сталь и яркие флажки арманьякских копий. Но серый горизонт оставался пустым и немым, и никакой луч надежды не нарушал его мрачной безнадежности.
Когда прошла неделя, люди Монсальви стали думать, что с их гонцом Жанне что-то случилось. Подтверждение тому они получили довольно неожиданным способом.