Пришло время, когда Эдуард решил устроить Натали маленький экзамен.
– Смотри, дорогая. Вот – пастушка мейсенского фарфора. Теперь шкатулочка. С виду простенькая, но… И… что бы такое еще?.. Ага, подсвечник. Что сколько стоит, я тебе не скажу. Попробуй продать их или поменять. Круг любителей тебе известен, комиссионные магазины тоже. Постарайся продать подороже. Действуй!
На все про все времени Бутман дал неделю. Каково было его удивление, когда через три дня ему позвонил знакомый продавец из антикварного магазина на Арбате:
– Эдуард, мне вчера принесли шкатулку, любопытная вещица. Загляни. Правда, дороговата. Но девица попалась неуступчивая. Знала, бестия, что в руках держит. Пришлось купить за ее цену.
– Сколько? – поинтересовался Бутман, узнав по описанию свою собственность. И, услышав ответ, громко захохотал: Натали сумела продать шкатулочку вдвое дороже. Торгуясь, она поразила антиквара углубленным знанием эпохи и школы, к которой принадлежал мастер. Пастушку она необыкновенно удачно выменяла у их общего знакомого на композицию из пары фигурок оленей того же автора. В полтора раза дороже продала и подсвечник.
– Умница моя, – растроганно целовал Эдик Натали. – Похоже, в твоем лице я получил жесткого конкурента. Причем созданного собственными руками.
Бутман и в страшном сне не мог себе представить, до какой степени пророческие слова произнес он той ночью.
Однако коллекционер не спешил делиться с Натали всеми сторонами своей многогранной деятельности. И на то у него имелись веские основания. Натали, в свою очередь, не уступала ему, скрывая свои связи с другими мужчинами. Эдуард явно состоял в иной «партии», нежели Виктор Храпов. Он бы к этому с пониманием не отнесся…
Очень скоро Натали обратила внимание на загадочное поведение Бутмана после звонков неизвестного ей человека. В таких случаях, едва подняв телефонную трубку, Эдик, прихватив аппарат, уходил в другую комнату. Разговаривал он с таинственным собеседником очень тихо, и Натали, как ни старалась, ничего не могла услышать. Звонил незнакомец, как правило, по утрам. В такие дни Эдуард, любивший элегантные и дорогие вещи, одевался как можно проще, почему-то брал с собой потертый, самый обычный портфель, с какими ходят школьные учителя и младшие научные сотрудники. Возвращался к вечеру и, почти по-братски целуя Натали, говорил: «Устал как собака». Затем отправлялся в ванную, где плескался около часа. Что поездки загородные, Натали поняла сразу: в сухую погоду его туфли покрывались слоем пыли так, что меняли цвет; если же шел дождик, то от налипшей грязи их приходилось долго отчищать.
Однажды Эдуард вернулся неожиданно быстро: Натали даже не успела выйти из дома – она собиралась в Третьяковку на выставку икон. Поставив портфель на пол у дивана в гостиной, чего раньше никогда не случалось – Эдик непременно уносил его в кабинет, – он скрылся в ванной. Возможно, потому, что на улице хлестал ливень, промокший насквозь Эдик поспешил под горячий душ и не принял обычной меры предосторожности. «Время у меня есть», – моментально сообразила Натали и открыла портфель. Ничего особенного: аккуратно сложенное белье, мочалка и мыльница, бутылочка шампуня и резиновые шлепанцы в пластиковом пакете.
«Странно. К поклонникам общественных бань Эдуарда причислить невозможно: на все приглашения друзей в Сандуны[9] он неизменно отказывался: „Обожаю свою собственную ванную, и не уговаривайте“. Нет, что-то тут не то…»
Она просунула руку под стопку белья и нащупала объемный бумажный пакет. Вытащив, аккуратно распаковала его. Взору предстали пачки иностранных банкнот зеленого цвета, стянутых черной аптечной резинкой. Дрожащими пальцами, опасаясь повредить купюры, Натали вытащила одну и поднесла к глазам. С бледно-зеленой бумажки с пониманием смотрел незнакомый мужчина с буклями, напоминающий ей Ломоносова. Внизу красовалась цифра 100. Натали до этого никогда не видела доллары и поэтому с любопытством их рассматривала. С тех пор они станут единственной валютой, в которой она предпочтет проводить все свои сделки. Быстро вложив банкноту в пачку, сунула конверт на прежнее место… В голове роились мысли и возникали многочисленные вопросы в связи с неожиданной «находкой». Натали, проанализировав известные ей факты, пришла к выводу, что Эдуард давно занимается валютными операциями и, по всей вероятности, хранит свою «долларовую казну» в тайнике на даче. Как это будет и впредь, ее анализ оказался абсолютно точным.
Вскоре судьба преподнесла ей сюрприз, который она использовала в жизненной игровой комбинации на уровне опытнейшего гроссмейстера. В тот день Натали, как всегда, вышла из квартиры Бутмана около десяти часов утра и направилась в Музей изобразительных искусств имени Пушкина, где открылась (впервые в СССР!) выставка картин Пикассо. Художник ей активно не нравился. Особенно она невзлюбила картины Пикассо в период его увлечения кубизмом. Какой может быть потаенный смысл в уродливом искажении человеческого облика, втиснутого в нелепые геометрические формы! Ей несравнимо ближе были картины классической школы. Это касалось не только живописи, но и скульптуры. Натали интуитивно тянулась к творениям старых мастеров. Она видела в них вложенный труд, чувствовала душу создателя и понимала непреходящую ценность этих произведений.
Музей находился в пятнадцати минутах ходьбы от ее «моссельпромовского» дома на Арбате. Она уже две недели не навещала своих, и чувство вины болезненно шевельнулось в сердце. Софья Григорьевна очень переживала, когда Натали не появлялась в доме больше недели. Правда, для мамы, единственно нежно любимого на свете человека, у нее была отработана легенда: Наташенька живет с любимым человеком, который вот-вот получит квартиру. Пока же они снимают комнату. Когда будет на руках ордер на собственное жилье, тогда и распишутся и она познакомит маму и сестру с любимым мужем. Софья Григорьевна ни о чем дочь не спрашивала. Верила ли она в то, что говорила ей Наташенька, или нет, кто знает? Возможно, она просто боялась услышать иное. И так соседи, злые языки, многозначительно замолкают, когда девочка проходит мимо…
Глубоко вздохнув и приготовив себя к неприятному испытанию – встрече с ненавистной коммуналкой, – Наталья позвонила в дверь. Открыла ей сестра. Изольда обычно радовалась приходу Натали. Та всегда баловала девочку и мать всяческими мелкими подарками и вдобавок рассказывала массу интересного. Младшая сестра могла слушать старшую часами. Сегодня, однако, Изольда на удивление независимо обратилась к сестре как к ровеснице.
– Ну как твои дела? – начала она с легкой задиристостью в голосе.
– Прекрасно, – озадаченно ответила Натали, моментально уловив незнакомые доселе интонации.
– Наташа, похоже, ты сидишь на мели? – продолжила Изольда.
– Это почему же ты так решила?
– Да потому, что ты пришла домой с пустыми руками…
– Я просто не успела заглянуть в магазины, иду прямо из Пушкинского… А ты нуждаешься в деньгах?
– Как раз наоборот – я сама могу тебе дать. Сколько ты захочешь…
Натали подумала, что сестра затеяла какую-то детскую игру, и решила подыграть:
– Вообще-то я бы не отказалась от кругленькой суммы. Сестра загадочно улыбнулась и со значительным видом спросила:
– А сумма тебе нужна в рублях или в валюте?
– Конечно, в валюте! Желательно – в американских долларах.
– Сколько тебе нужно долларов? – торжествующе спросила Изольда, радуясь тому, что Натали ведет с ней разговор на равных.
– Ну, скажем, долларов пятьсот, – продолжала забавляться Натали, назвав первую пришедшую на ум цифру.
– Хорошо. Подожди, я сейчас. – С этими словами Изольда полезла на антресоли и стала там копаться. Надо сказать, что в то время мало кто из советских граждан вообще видел доллары. Обладание ими да еще и хранение было преступлением, предусмотренным соответствующей статьей Уголовного кодекса.
9
Старинные бани в центре Москвы, где в специальных номерах отдыхали истинные и состоятельные любители попариться по-русски.