Возле дома Пьер помог Натали выйти из машины и собрался запереть дверь автомобиля, но Натали запротестовала:
– Не поднимайся со мной, дорогой. Из офиса позвони. И, наградив Легаре легким поцелуем, исчезла в парадном.
– Bonjour, madame Dupre, – высунулась по пояс консьержка. – Са va?[14]
– Bonjour, madame Lepalier, – любезно откликнулась Натали. – Са va bien, ca'va?[15] – И заторопилась к лифту, подальше от назойливо-приветливого взгляда мадам Лепалье. «Следишь, вижу. Ну и на здоровье – у каждого своя работа». В том, что консьержка стучит в ДСТ, Натали не сомневалась – уж очень та была любезна и любопытна.
Открыв массивную входную дверь в квартиру – ее собственную! – ступила на светлый ковролин прихожей, моментально освободившись от лодочек на высоченных шпильках. Овальное зеркало в оправе розового дерева позволило ей всласть налюбоваться собой – от стройных ножек до головы с копной каштановых локонов.
По обе стороны прямоугольного холла висели картины. В основном – работы современных мастеров и несколько пейзажей маслом кисти художников начала XIX века. Один из них стоил довольно дорого. Это притом, что знакомый антиквар достал картину достаточно дешево – разумеется, по сравнению с тем, как на самом деле продаются работы этого мастера. Натали оценила щедрость любовника. Гостиная, спальня, столовая, кабинет-библиотека – все дорого и со вкусом. А ванная комната с джакузи – просто голубая мечта.
«Видит Бог – это все мое! – кричала душа Натали Бережковской каждый раз, когда она обходила свои владения. И тут же добавляла: – И это только начало!»
Натали вспомнила, как они с Изольдой занимали по утрам очередь в единственный туалет огромной коммунальной квартиры, мрачный, освещенный тусклой лампочкой – в целях экономии. Из-за непотушенного света между жильцами коммуналки мог разразиться грандиозный скандал, грозящий перерасти в мордобой. Также не поощрялось долгое пребывание в туалете, особенно по утрам, когда все спешили на работу. Большая кухня с рядами веревок для сушки белья под потолком, три плиты и ряд столиков, отсутствие холодильников… Натали передернуло: «Лучше не вспоминать!»
Требовательно зазвонил телефон. Натали, сняв трубку, со вкусом шлепнулась в кресло – ей доставляло физическое удовольствие касаться своих собственных дорогих вещей.
– Да, милый, все хорошо. Нет, не стоит. И я тебя тоже. Да, да… И в это местечко обязательно. До завтра, дорогой…
…Натали продолжала сидеть, предавшись воспоминаниям о том памятном вечере, когда Пьер привез ее сюда из аэропорта Орли. Распахнув двери, он взял ее на руки, внес в квартиру:
– Ты у себя дома, любовь моя.
Ошалевшая от перелета и эмоционального напряжения, она с трудом приходила в себя. В Москве ей постоянно казалось, что в последний момент возникнут какие-то сложности в оформлении паспорта и визы, что в Шереметьеве, несмотря на указание КГБ не досматривать багаж французской пары, она попадет в руки дотошного таможенника, который и обнаружит все… В результате она никогда не увидит Францию.
Пьер вывел Натали из оцепенения:
– Ты обещала маме позвонить, как только будешь дома.
– Да-да, конечно. Набери, пожалуйста, Москву, дорогой. Быстрее, нельзя же так копаться.
Соединения с Москвой по каким-то техническим причинам временно не было. Натали решила быстро принять душ.
Мама, мамочка… Неужели требуется отправиться за тридевять земель, чтобы понять: это единственный человек на свете, который дорог тебе по-настоящему и которому дорога ты, любая – красивая и уродливая, здоровая и больная. Натали не отличалась сентиментальностью и, как ей всегда казалось, нежной привязанностью к матери и сестре. Что же произошло? Мама постоянно в школе или в чужих домах, на частных уроках. Всегда опрятно одетая, но без тени кокетства, убиравшая рано поседевшие волосы в классический узел на затылке, постоянно в заботах о своих девочках, бесконечно усталая мамочка… Мамочка, ты же у меня еще не старая. Ты у меня будешь одета лучше всех в Москве, тебе теперь не надо будет бегать по квартирам бездарных учеников.
Натали встрепенулась – плененная воспоминаниями, она просидела в кресле в мокром махровом полотенце почти час. Сбросив «мокрые» воспоминания, она надела прелестное платьице от Валентино и отправилась варить кофе. Пьер подсмеивался над ее забавной, как ему казалось, привычкой тщательно выбирать домашние туалеты. Натали огрызалась:
– Я насмотрелась на рваные халаты и дырявые чулки дома. В родной коммуналке. Хватит!
– Cherie, да я ничего не имею против. Можешь надевать хоть вечернее платье. Просто я хочу, чтобы ты расслабилась, отдохнула в менее обязывающих туалетах, что ли…
– Так, может, мне угощать тебя кофе, не снимая бигуди и в халате? Не зли меня, Пьер! – притворно сердилась она.
Легаре умилялся почти до слез, слушая, как его принцесса вспоминала свое «ужасное прошлое». Наивный в житейских делах, он, не зная истинного прошлого любимой, с простодушным упорством стремился к теплу домашнего очага. И верил, что Натали желает того же…
Наблюдая, как появляется золотистая пенка, Натали чуть не упустила кофе.
После «кофейной церемонии» она решила проверить, как поживает ее скромное – пока! – состояние, о котором Пьер не знал. В спальне она оборудовала небольшой тайник во встроенном в стену бельевом шкафу. За потайной дверкой на задней стенке находится сейф. «Ха-ха! Светлой памяти Бутмана», – усмехалась она. Набрав одной ей известную комбинацию, она получает доступ в сокровищницу.
Украденная у Бутмана икона, несколько дорогих колец, колье, браслеты – все, как утверждал Эдик – дай ему Бог здоровья там, на Севере, – принадлежало особам императорской семьи. Ну да если и не царственным персонам, то вещицы сами по себе изумительной работы, не говоря уже о камнях и золоте. Как распорядиться этим наследством? Превратить их в деньги? А деньги должны работать. Надо непременно подумать, и подумать как следует… Заперев сейф, Натали улеглась в постель с журналом, зевнула и погасила свет.
Утром ее, как всегда, разбудил Пьер.
– Ты не забыла, cherie, – сегодня мы покупаем тебе машину.
В ответ он услышал радостный вопль восторга.
Едва они вошли в автосалон «Мерседеса» на Елисейских Полях, как главный менеджер профессиональным чутьем безошибочно определил в Легаре покупателя. Взглядом он подозвал одного из помощников, который моментально понял, «кто тут главный», и, стараясь не пялиться на Натали, толково, но не без пафоса, прочитал лекцию на тему «Мерседес – это прежде всего Статус, Вкус, Комфорт и Безопасность».
– Выбирай, дорогая! – И Легаре широким жестом обвел невысокий подиум, где расположились роскошные, знающие себе цену автомобили.
– Этот. – Натали, не раздумывая, подошла к серебристому с металлическим отливом «мерседесу».
– Посмотри еще, вот интересный цвет.
– Этот, – не отходила от автомобиля Натали под восхищенными взглядами менеджеров салона. Она молча поглаживала сверкающую гладь капота, словно приручая автомобиль, и совершенно не слушала юного менеджера, который страстно вещал:
– Мадам, видите, как удобно устроена торпеда. Конечно, нужно выбрать автомат. Прозрачный открывающийся люк даст вам ощущение парижского дня в солнечную погоду…
Им не понять – сейчас она взяла реванш над Лешкой из полунищей арбатской юности.
Машину Легаре оформил на Натали, торжественно вручив ей документы.
– Завтра я отвезу тебя в автошколу.
– Ты такой милый! – Она вполне искренне и звонко чмокнула Пьера в щеку.
К удивлению инструктора и Легаре, Натали после пяти уроков вела себя за рулем довольно свободно, и порой им обоим казалось, что она когда-то водила машину, но держала это в тайне. Так или иначе, но только через два месяца после прохождения полного курса – таковы жесткие правила – можно будет сдать экзамены на права. Теперь Пьер стал доверять ей поездки по Парижу, сидя, разумеется, рядом. Натали к тому времени прекрасно знала город, но осторожный Легаре считал, что она ездит слишком темпераментно: «надо подождать». Конечно, он знал, что она часто предпринимает самостоятельные выезды. Что поделаешь – машина стоит в подземном гараже ее дома на бульваре Осман, она – владелица. Оставалось лишь уповать на Бога и судьбу. Если бы только это… Натали, снедаемая природным авантюризмом и стремлением нарушать любые законы любого государства, вела себя крайне неосмотрительно. Хотя московский куратор Виктор ее предупреждал: