Я сказал водителю:
— Просто поезжайте, пожалуйста.
Он спросил:
— Куда?
Я сказал:
— Мне все равно.
Он сказал:
— Вы должны хотеть попасть куда-то.
Я ответил:
— Отвяжитесь.
Он положил руку на сиденье и повернулся, чтобы хорошенько рассмотреть меня.
Я сказал:
— Я просто люблю по ночам ездить в машине.
Мы тронулись.
— Не возражаете, если я включу музыку? — спросил он, глядя в зеркало заднего вида.
— Сколько угодно. Только ничего слишком резкого. — Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, музыка играла в темном автомобиле, шофер медленно вез нас по улице. Я был достаточно пьян, и где-то у берега озера, когда слева от меня была черная вода, я уснул, и мне снилось, что я снова вернулся в маленький карибский городок. Фиеста была в самом разгаре, но нигде не было и следа Саймона, ни следа моей мамы среди тех, кто отправлялся на вечеринки. Мужчина в сомбреро, в свежей красной рубашке, выкрикивал со сцены имена. Он выкрикивал имя, раздавались одобрительные восклицания, потом он выкрикивал следующее. Это был список недавно скончавшихся.
Я заметил привлекательного молодого человека в военном мундире. Он был невысоким, с превосходными чертами лица, с густыми темными волосами. Теперь я вспомнил, откуда его знаю.
Я сказал:
— Видел вас как-то ночью.
Он кивнул. Через минуту я продолжил:
— Прошу меня простить, но было так грустно, когда вы умерли.
— Прошло уже довольно много времени, разве нет? — любезно отозвался он.
— Это самая большая смерть в литературе.
— Мне так и говорили, — сказал он.
— Неужели люди говорят вам такое?
— Все время, — сказал он. — Вы не можете себе представить, что люди мне говорят.
Оркестр заиграл «J'attendrai».[1]
Я сказал:
— Для меня большая честь спросить у вас…
— Правда? — сказал он, показывая мелкие превосходные зубы. Можно было видеть, что он привык, что люди ищут его благосклонности.
— Принц! Принц! — позвала из толпы женщина средних лет. — Ты мне обещал. Ты обещал. Ты совершенно точно мне обещал.
— Прошу меня простить, — сказал он.
— Пожалуйста, сначала я. У меня совсем маленький вопрос. Принц, пожалуйста.
Он дипломатично помолчал. Я сказал:
— Я должен найти кое-кого в городе.
— Сейчас фиеста, — сказал он. — Такси не найти, даже для больных.
Я сказал:
— Я подумал, может быть, вы можете знать кое-кого…
Он положил маленькую руку мне на плечо.
— Если вы не умерли, — сказал он, — я не могу вам помочь.
Я увидел краем глаза свою мать, идущую по темной улице. Она вела за руку маленького мальчика.
Глава 5
Наступила весна, когда можно почувствовать свежесть земли, и в один из таких вечеров я взял такси и поехал в тот район, где когда-то жил. Там был магазин ламп, потом переделанный в кофейню. Мы пошли туда с М. в ту первую ночь, когда спали вместе. Помню древнего исполнителя блюзов. Он перебирал струны, мурлыча, оставаясь на сцене незамеченным. Толпа студентов университета, которая собиралась каждый день после полудня, болтала без умолку, пока он пел.
Почему я поехал туда в ту ночь? Я измучил себя, повинуясь каждому шепотку интуиции. Может быть, это то самое место, может быть, в конце этой улицы; если я сосчитаю до десяти, прежде чем загорится зеленый, может быть, все окончится у автомобиля, в открытом окне которого я увижу его лицо.
Когда такси остановилось у магазина ламп, я увидел силуэт. Она сидела, подперев рукой подбородок, наклонившись вперед. За ней в окне виднелись другие бледные силуэты. На секунду мне показалось, что у меня галлюцинация. Она не двинулась, кажется, совсем не удивилась, увидев, как я выхожу из машины. Словно я просто вышел из ее мыслей.
— Хочешь, чтобы я присел? — спросил я.
Она отвела руку от подбородка.
— Не совсем.
Я попытался засунуть руки в карманы, но они не слушались.
— Мы должны были смотреть за ним, Роман, — сказала М. Она кивнула, словно соглашалась с чем-то. — Мы должны были смотреть за ним все время.
Водитель такси прошел мимо окна и зажег сигарету. Он напомнил мне собаку, которая ест с тарелки, глядя по сторонам, пока жует, и ничего не замечая.
Она сказала:
— Я все думаю, почему ты, придя в бар, не огляделся, не сказал: «Да, это здорово, но я не могу остаться здесь» — и не вернулся домой.
Я почувствовал, как у меня подгибаются ноги.
— Почему ты остался? — сказала она.
Я ничего не ответил.
— Если бы у тебя стоял горшок на плите, ты бы отправился домой.
Я сказал:
— Хочешь взять мое такси? Буду счастлив прогуляться.
— Ты счастлив?
— Я сказал «счастлив прогуляться».
Она снова кивнула.
— Я, должно быть, была тогда ужасно самонадеянной, Роман?
— Когда? — спросил я.
— Когда встретила тебя.
— А что такое?
Тщательно подбирает слова, словно разговаривает с тупицей.
— Потому что я полагала, что никто не сумеет сломать мне жизнь. — Пауза. — Это как в том рассказе, помнишь, об этом парне, как его звали?
— Хампти Дампти.
— Точно. Хампти Дампти.
Сбоку на голове у нее было пятнышко, размером в серебряный доллар. Я мог видеть его в свете с улицы. Волосы выпали в тот день, когда она услышала о нашем сыне, и больше не выросли.
— Не останавливайся, Роман. Уходи.
Это был долгий уик-энд. Я думал обо всей этой пустоте. Время, которое ничем не занято, повергало меня в панику. Я торопливо спустился вниз, чтобы поговорить с консьержем в вестибюле. Он был из Атланты, ему здесь нравилось, нравился город.
— Это проблема в Атланте, — говорил он. — У нее нет центра гравитации.
Мы говорили о местах, у которых нет центра гравитации. Я рассказывал ему о парке, рядом с которым жил, когда учился в университете. Все любили его. Но на меня он нагонял тоску. Не имело значения, под каким углом ты заходил в парк, ты никогда не чувствовал, что оказался в его центре. Мы оба согласились, что Квин-парк, к северу от здания парламента, имеет центр.
— Статуя… — начал он.
Я закончил за него предложение:
— Мужчина на лошади.
— Вот поэтому все там и сидят, — сказал он. — Это центр. Люди это чувствуют.
Я вышел на улицу. Солнечный свет был той особой яркости, которую ощущаешь в первое утро Карибских каникул. Пара остановила меня на улице, чтобы сказать, как им нравится снег, не могу ли я когда-нибудь взять интервью у их тетушки, она собирает баночки из-под джема. Я сказал: конечно. Когда я дошел до Иорквилля, там оказалось необычно пусто. Куда все подевались? Не может быть, чтобы у всех были летние коттеджи, чтобы все сидели на крылечках, проветривая матрацы и слушая музыку, сделав уровень погромче, а озеро блестит у них за плечами. Я выпил кофе в открытом кафе. Мимо прошла пара, одинаково зевая. Я немного поболтал с официанткой. Мир был достаточно дружественным; только казалось, в нем никого не было. Высокий мальчишка на велосипеде медленно ехал по улице; можно было бы сказать, что он тоже убивает время. Ожидает утра понедельника. Нет, еще того хуже — утра вторника. Я забыл. Просто еще один день. Я посмотрел на часы. Казалось, они остановились; может быть, просто шли медленно. Посмотрел на другую руку. Было утро. Но как могло пройти только пятнадцать минут? Казалось, времени прошло намного больше. Я подумал, может быть, я увижу кого-то из друзей, и осознал, что у меня нет ни одного друга. Я мог поискать Говарда Гласса. Но я не мог простить ему то удовольствие, которое он получил от моего несчастья. Пожимаешь руку и поздравляешь себя с тем, что это случилось с другим, а не с тобой.