Перед всем этим, над всем этим сияло серебряное копье йотирлингама.
– Сарасвати!
– Вишну?
Я едва услышал ее сквозь рев.
– Я приехал за тобой.
– Ты – что? – Там, где она находилась, было так шумно. Я зафиксировал ее местоположение. Автопилот доставит меня туда так быстро, как сможет.
– Ты должна выбираться оттуда.
– Виш.
– Никаких Виш. Что ты можешь сделать?
Я таки услышал ее вздох.
– Хорошо, я тебя встречу. – Она дала мне свежие координаты. Водитель кивнул. Он знал это место. На нем была хрустящая униформа, а фуражка сидела изумительно прямо, но я знал, что он напуган не меньше моего.
На бульваре Мехраули я услышал стрельбу. Авиадроны носились над самой крышей, так низко, что от их двигателей машина покачивалась на рессорах. Из-за грязного фасада торгового центра поднимался дым. Эта улица, я узнал ее. Это Парламент-роуд, там – старый «Парк-отель», тут – «Японский банк». Но такие выцветшие, такие обветшалые, В «Парк-отеле» не хватало половины стекол. Уединенные сады вокруг Джантар Мантар на Сансад Марг заполнили жилища из коробок, их полиэтиленовые крыши жались прямо к строгим мраморным углам астрономических инструментов Джай Сингха[164]. Все вокруг заполонили навесы, лачуги и прочие убогие убежища.
– Дальше не проехать, – предупредил водитель, когда мы застряли в неподвижной мешанине из людей, животных, транспорта и военных на Талкатора-роуд.
– Никуда не уезжай, – велел я водителю, выскакивая из машины.
– Это вряд ли, – ответил он.
Давка была жуткая, все передвигались хаотически, мне в жизни не доводилось бывать в более ужасном месте, но Сарасвати была тут, я видел ее на своей интеллект-карте. Оцепление из полицейских ботов попыталось оттеснить меня вместе с толпой от ступеней Авадх Бхавана, но я пригнулся, метнулся в сторону и проскочил. Я знал это место. За возможность работать здесь я пожертвовал своими яйцами. Потом внезапно я каким-то чудом очутился на свободном пятачке. Сердце мое затрепетало, перед глазами все поплыло. Дели, милый Дели, мой Дели, они допустили, чтобы это случилось с тобой. Изящные лужайки и бульвары, просторные базары и майданы Раджпатха[165] превратились в бесконечную череду трущоб. Крыши, крыши, крыши, покосившиеся стены, картон, дерево, кирпич, раздуваемый ветром полиэтилен. Над дюжиной пожарищ поднимался дым. И это – это Далхаузи. Конечно, я знал это название. И подумать не мог, что когда-нибудь оно станет названием гигантской помойки для этих новых отверженных Нью-Дели, согнанных сюда засухой и нищетой. Такое презрение выказывала новая Индия старому Авадху. Кому нужен парламент, когда всеобщая компьютеризация всех привела к консенсусу? В конце изысканного Раджпатха, где, как я предполагал, должны стоять старинные Ворота Индии, уходил в небо йотирлингам. Он был такой яркий, что я мог глядеть на него лишь доли секунд. Он отбрасывал жуткий, неестественный серебряный отблеск на царящие вокруг деградацию и страх. Он оскорблял мою чувствительность брахмана: действительно ли я вдыхаю запах голосов и слышу краски, а это покалывание, будто прикосновение холодного лимонного меха ко лбу, – излучение иной вселенной?
Кругом мельтешили люди, дым разъедал глаза, струи воздуха от аэродронов и летающих камер толкали в спину. У меня оставались считаные мгновения, потом военные изловят меня и выдворят отсюда вместе с прочей паникующей толпой. А то еще и похуже. Я видел на земле тела, вдоль линии пластиковых хибар надвигалось пламя.
– Сарасвати!
И она появилась. О, она появилась, тонкая, как хворостинка, в армейских штанах и шелковой блузке, но исполненная своей чудесной энергии и решимости, стремительно вынырнув из-за какого-то покосившегося строения. В каждой руке она тащила по ребенку, чумазому и ревущему. Совсем крошки. На этом месте она соскользнула с моего свадебного слона, чтобы танцевать с гуляками в этом своем смешном мужском костюме и пышных фальшивых усах.
164