— Пап, что мы тут делаем?
— Сидим и нагло пялимся.
С этими словами он открыл странный футляр из кожзаменителя, вытащил полевой бинокль «а-ля генерал Паттон» с пятисоткратным увеличением, поднес этого динозавра к глазам и повернулся в мою сторону. Сквозь толстые линзы на меня смотрели зрачки размером с бильярдный шар.
— Да, именно что нагло.
Благодаря постоянным отцовским опросам на тему народного языка и книге поэта Ишмаэла Рида (она многие годы лежала у нас в туалете на бачке) мне было известно, что «нагло пялиться» — это значит, что черный мужчина поедает глазами белую женщину с юга. Отец направил бинокль на магазин, находившийся от нас метрах в ста: солнце Миссисипи отражалось от массивных линз, как два галогеновых фонаря. На крыльцо вышла молодая женщина с веником в руках: поверх ее полосатого платья был повязан фартук. Прикрыв ладонью глаза от света, она стала подметать крыльцо. Белые мужики, сидевшие, расставив ноги, разинули рты от такой ниггерской наглости.
— Вот это сиськи! — воскликнул отец так громко, что его, наверное, услышала вся белая округа. Вообще-то грудь у нее была не очень, но если смотреть через этот переносной аналог космического телескопа «Хаббл», второй размер вполне мог превратиться в дирижабль «Гинденбург» или аэростат «С Новым годом».
— Давай, парень!
— Что?
— Иди и свисти белой женщине.
И отец вытолкал меня из машины. Поднимая слепящие клубы красной пыли, я перешел двухполосное шоссе, покрытое такой толстой и твердой, как камень, глиняной коркой, что было непонятно, заасфальтировано ли оно. Я покорно встал перед белой леди и засвистел. Вернее, попытался. Мой отец не знал, что я не умею свистеть. Свист — одна из немногих наук, которым учат в государственной школе. Но я учился на дому, и все перемены проходили на крошечной хлопковой плантации на заднем дворе, где я должен был пересказывать по памяти всех конгрессменов времен Реконструкции: Бланше Брюс, Хирам Родс, Джон Рой Линч, Иосия Ти Уоллс… Казалось бы, это так просто, но я не знал, как складывать губы и выдыхать. Если на то пошло, я не умел показывать вулканский салют[135], прорыгивать алфавит или показывать средний палец, не складывая пальцы другой руки в неоскорбительные жесты. Свисту также мало способствовал и тот факт, что мой рот был набит этими чертовыми крекерами: в результате я неритмично оплевывал полупережеванными крошками ее прелестный розовый фартук.
— Что творит этот полоумный придурок? — спросила друг друга белая троица, вытаращив на меня глаза, не забывая при этом отхаркивать курево.
Самый молчаливый из них наконец встал на ноги, поправил футболку с надписью «Долой ниггеров с гонок NASCAR»[136], вытащил изо рта зубочистку и сказал:
— Так это ж «Болеро»! Негритенок насвистывает «Болеро».
Я возбужденно подпрыгнул и пожал ему руку. Конечно же, он был прав, я пытался воспроизвести шедевр Равеля. Может, я и не умел свистеть, но я всегда мог передать мелодию.
— «Болеро»? Ах ты паскудыш!
Это уже был папаша. Он выскочил из машины и направился в мою сторону с такой скоростью, что облако пыли вокруг него подняло собственное облако пыли. Он был зол: я не только не знал, как свистеть, но и не знал, что свистеть.
— Нужно свистеть как бабник. Вот так…
Продолжая нагло пялиться на девушку, отец издал такой оглушительно призывный свист, такой развратный, что у девушки завернулась красная ленточка в светлых волосах и поджались пальцы на ногах с аккуратным красным педикюром. Следующее слово было за ней. Отец стоял возле нее, весь такой черный и похотливый, а она не только нагло пялилась на него, но еще и нахально хватала его член через штаны и массировала ему промежность, словно изо всех сил месила тесто для пиццы.
Папа что-то быстро шепнул ей на ухо, сунул мне пять долларов, пообещав скоро вернуться, и они вдвоем сели в машину и рванули прочь по проселочной дороге. Бросив меня на суд Линча за свои преступления.
— Остался ли хоть один черный кобель, отсюда и до Натчеза, с кем бы не трахнулась Ребекка?
136
Нэскар (NASCAR — National Association For Stock Car Auto Racing) — Национальная ассоциация гонок серийных автомобилей.