Банвард отдавал себе отчет в поджидавших его физических трудностях и был к ним готов. Однако едва ли он задумывался об испытаниях, подстерегавших его как художника. Весной 1842 года Банвард приобрел ялик, закупил провизию, а также дорожную сумку, набитую карандашами и бумагой, и пустился в плавание по Миссисипи. Его целью было набросать виды реки: от Сент-Луиса и до самого Нового Орлеана.
Следующие два года ночью он спал, подложив под голову вместо подушки дорожную сумку, а днем скользил по водной глади, заполняя листы речными видами. Время от времени Банвард причаливал, чтобы закупить сигареты, мясо, хозяйственные товары, словом, все то, что потом можно было продать в прибрежных поселениях. Банвард делал неплохие деньги, в какой-то момент даже сменил ялик на судно повместительнее — чтобы брать больше товара. Спустя несколько лет он вспоминал те времена в своих публичных выступлениях — разумеется, с налетом драматизма — и рассказывал о нелегких испытаниях, подстерегавших одинокого путешественника на реке:
«От постоянной работы на веслах его руки огрубели, а от частого пребывания на солнце он загорел, став похожим на индейца. Случалось, неделями он не видал ни одной живой души, единственной его компанией было ружье, которым он добывал себе пропитание: лесную дичь или водоплавающую птицу… Во второй половине лета он достиг Нового Орлеана. В городе свирепствовала желтая лихорадка, но он, не обращая на то никакого внимания, зарисовывал местные виды. Солнце палило нещадно, и он сгорел, да так, что кожа слезала с лица и ладоней. От постоянного напряжения у него воспалились глаза — окончательно зрение потом так и не восстановилось».
Однако, вспоминая путешествия в своей неопубликованной автобиографии, Банвард был не так суров:
«Течение реки колебалось между четырьмя и шестью милями в час. Так что судно продвигалось довольно быстро; я начал заполнять дорожную сумку эскизами береговых видов. Поначалу было одиноко дрейфовать в лодчонке весь день, но через какое-то время я привык».
Шел 1844 год, когда Банвард, этот путешественник, вернулся в Луисвилль, привезя с собой наброски, кучу небылиц и деньги, чтобы воплотить фантастическую идею — изобразить реку, по которой прошел. Полотно должно было получиться самым большим из всех полотен в мире.
Банвард стремился запечатлеть на полотне три тысячи миль Миссисипи, начиная от места слияния реки с притоками Миссури и Огайо. Мир не знал еще замысла грандиознее, впрочем, таковы были честолюбивые устремления той эпохи. Ральф Уолдо Эмерсон, читая свои лекции в Новой Англии,[47] уже внушал, что «наши воды, богатые рыбой, наши негры, индейцы, все то, чем мы гордимся… торговля на севере, плантации на юге, завоевание западных территорий, Орегон, Техас — все это еще ждет своего певца. Америка — это все еще поэма в наших глазах, ее обширные территории поражают воображение…» До Эмерсона подобную мысль высказывали такие романисты, как Фенимор Купер, а позднее — поэты, среди которых был и Уолт Уитмен. Когда в 1844 году Банвард построил на отшибе Луисвилля сарай — разместить огромные рулоны заказанных холстов — он также предвидел великое будущее американского искусства.
Первым делом Банвард сконструировал систему крепежа, не дававшего холсту провисать. Конструкция оказалась довольно оригинальной, ее запатентовали и несколькими годами позже рассказали о ней в журнале Scientific American. Месяц за месяцем Банвард лихорадочно трудился над своим творением, рисуя широкими мазками. У него уже имелся опыт работы с декорациями, когда на холсте надо было изображать обширные пейзажи. Для ценителя таких условностей, как детали и перспектива, его работа при ближайшем рассмотрении интереса не представляла. Однако движение творило чудеса с грубо обтесанными бревенчатыми домиками, песчаными берегами, полями цветущего хлопка, приграничными городками и плоскодонками, развозившими всякие чудодейственные снадобья.