Какая связь может быть между террористами, кражей драгоценностей, исчезновением Рембрандта и убийством Павловской?
Можно было бы ответить: выручка, то есть сами по себе драгоценности, Рембрандт и т. д.
Но это было бы слишком просто. Драгоценности и Рембрандт весомы, конечно, но на мой взгляд они часть какого-то другого, более значительного и сложного замысла, о котором мы пока не знаем главного.
Не понимаю, как люди, принадлежащие, видимо, к миру политиков, могут быть замешаны в дела такого рода. И что им нужно от нас, раз они устраивают за нами круглосуточную слежку.
Конечно, если мы теперь найдем досье, это могло бы многое объяснить в трагедии Рубироза. Многое, но не все.
Ну, а вообще, скажу я вам, я надеюсь на успех и возлагаю большие надежды на встречу с раввином.
— Дай Бог, — коротко ответил комиссар Ришоттани и добавил: — Простите, мне надо позвонить в Турин.
— Ага! Cherchez la famme! Toujours la belle italienne?[40]
— Как всегда одна и та же. В моем возрасте уже нет ни времени, ни желания менять что-либо.
— У вас в Италии, по-моему, говорят: волк теряет шерсть, но не повадки?
— Дорогой мой Ален, в моем случае волк потерял уже последнюю шерсть, у него остались только повадки.
— Передайте ей привет от меня.
— Непременно.
Комиссар Ришоттани спустился в туалет, где обычно располагались телефоны-автоматы.
Он набрал домашний номер Джулии и долго слушал длинные гудки. Никто не отвечал.
Армандо успокоенно улыбнулся. Хоть раз неуемная Джулия послушалась его. Она, конечно, поехала в Альбу.
Жалко, что эти провинциальные индюшки не обзавелись телефоном.
«Наверное, это и к лучшему», — подумал он, возвращаясь к Брокару.
— Все в порядке? — спросил Ален.
— Да, спасибо. Я отправил Джулию к ее тетке. У них дом неподалеку от Альбы. Мне спокойнее при мысли, что она теперь в безопасности. Последнее время с нас просто не спускали глаз.
— Очень разумно. Меня тоже здесь «пасут», если вас это может несколько утешить.
Завтра мы вместе уйдем из дома, и вы выйдете из моей машины у метро «Шарль де Голль», а я поеду до станции «Опера». В метро я их запутаю, и мы встретимся у выхода на «Ришелье-Друо», чтобы оттуда уже вместе пойти к раввину. Вам тоже советую в метро сначала хорошенько попетлять, чтобы уж точно отделаться от слежки.
— Отличный план, Брокар! Вы часом не снимались в каком-нибудь шпионском фильме? — ехидно спросил комиссар Ришоттани, которого Пуйи Фуиссе привело в хорошее настроение.
Глава 16
Снова раввин из Маре
Они встретились в 10 утра у выхода на станции «Ришелье Друо» и направились к рю де Прованс.
— Не удивляйтесь, если раввин в разговоре будет постоянно перескакивать с одного на другое и обрушит на вас целый поток слов, — сказал комиссар Брокар. — Пусть говорит, постарайтесь не прерывать его. Он очень чувствителен и крайне обидчив. Замкнется в себе — и все. Или перенесет разговор на другой день. Не забывайте, что в мире политики у него очень большие связи, он оказал много ценных услуг французской интеллигенции.
— Понятно, вы правильно сделали, что предупредили. Скажите, а почему его так зовут: раввин из Маре?
— Просто потому, что он живет в квартале Маре, где его все знают и куда все идут, когда нуждаются в его советах.
Так, разговаривая, они дошли до лавки Аарона, представлявшей собой длинное помещение, забитое старой мебелью.
Войдя, они никого не обнаружили, только электронный сигнал отметил их появление нежным звоном.
Это сочетание чего-то забытого и в то же время современного заставило комиссара Ришоттани улыбнуться.
Пройдя вперед в поисках хозяина и никого не обнаружив, они остановились.
— Входите, входите, блюстители порядка и закона! Я вас жду, — раздался вдруг голос, произнесший эту фразу по-итальянски.
«Непонятно, как он мог увидеть нас, оставаясь незамеченным», — подумал Армандо.
Объяснение не заставило себя ждать: сразу же в начале второй части коридора, слегка приподнятой по отношению к первой, было пристроено широкое и чуть наклонное зеркало. Сидя в своем закутке, раввин мог видеть всех, кто входил и выходил из лавки.
«Хитер, — подумал Армандо. — Очень неплохо придумано».
— Присаживайтесь, — раввин указал на старое кресло без одного подлокотника и на стул возле письменного стола, где царил невообразимый хаос.