Они провели остаток утра в тени разрушенного летнего дома. Правда, Шпанглер, казалось, не замечал, что голени Грея опять начали кровоточить, но в остальном был довольно благодушен и не торопил с ответами. Были даже закуски: блюдо с белой рыбой, чёрный хлеб и лимонад. Потом они гуляли среди широких жёлтых полей, и, желая показать своё дружелюбие, Шпанглер даже не прихватил трость.
На протяжении трёх последующих дней стали заметны изменения: пока ещё не очень явные, тревожные знаки, похожие на сигналы, — грохочущие поезда по ночам, пыль, поднимаемая караванами на дорогах, уменьшение количества охранников, звуки орудийных залпов с артиллерийского полигона за болотом.
Но для Грея эти дни были всё ещё по большей части лишены событий. Он читал три книги, выданные ему: «Размышления» Марка Аврелия, «Нибелунгов»[35] и «Волю к власти». Он гулял — тридцать минут в день — в круглом дворике. Дремал под жужжание мух при застоявшемся зное. Хотя охранникам не было разрешено разговаривать с заключёнными, молодой человек, приносивший еду Грею, не мог удержаться, чтобы не пожаловаться ему на жару или на невзгоды воинской жизни. Иногда удавалось подслушать в коридоре разговоры о новых казнях на рассвете.
Наконец вернулся Шпанглер. Как и прежде, Грей встретил его в саду, и они сидели на краю зеркального пруда, профильтрованного от москитов. Вместо палки Шпанглер теперь носил скаковой стек. Кроме того, он был вооружён пистолетом.
— Мне предложили спросить ваше мнение о желании ваших соотечественников воевать, — начал он. — Вы в свою очередь должны основывать ответ на вашем знании правящего класса Британии.
— В чём дело? — устало спросил Грей.
— Дело в том, что застрелили эрцгерцога[36], это означает — надвигается война.
Грей откинул голову назад, подставляя лицо солнцу. Он пытался почувствовать что-нибудь и не мог.
— Это, конечно, дело межгосударственных союзов. Раз прозвучал первый выстрел, каждый должен быть мобилизован.
Грей расслабленно прикрыл глаза, локти его медленно опустились.
— А кого первого пристрелят здесь? Меня?
Шпанглер, конечно, проигнорировал этот вопрос.
Они прошли по гравийной дорожке, обрамленной белыми кирпичами, за которыми высились умирающие вязы на фоне белого неба.
— Ожидается, что русские объявят мобилизацию на следующей неделе, — сказал Шпанглер. — Что, естественно, заставляет нас привлечь австрийцев, которые в свою очередь втягивают французов. Покуда же вдоль границ волнения.
— Скажите им, что Англия воевать не будет ни при каких условиях, — произнёс Грей.
Шпанглер усмехнулся:
— Вот почему вы столь привлекательны, Николас. Даже при полном поражении вы отыскиваете малейшие способы сопротивляться мне. А теперь серьёзно, что вы думаете?
Они остановились — Шпанглер, высматривающий что-то за вязами, Грей, посасывающий зуб, расшатанный ударом в первую ночь.
— Я думаю, что, если существует какая-нибудь справедливость, вы сгниёте в аду.
— Как вы можете говорить так, когда знаете так же хорошо, как и я, что нет никакой справедливости, за исключением той, которую вершите вы сами. В любом случае надвигается война, и вы будете в заключении, пока всё не кончится... или до тех пор, пока не умрёте на тифозной койке со всеми остальными.
Они подошли к разрушенному теннисному корту, где иногда происходили казни; за ним были рвы, куда сбрасывали тела.
— Вы знаете, на самом деле я думаю, что эта война всем нам пойдёт на пользу. Сгонит жир, очистит репутации. Или вы считаете, что я слишком напыщен?
— Слишком оптимистичны.
— О, это умно, Ники. Очень умно. — Наконец, вернувшись на главную дорожку: — Кстати, Маргарета продолжает расспрашивать о вас, всё настаивает, чтобы я позволил ей вас увидеть. Я думаю, она даже немного обезумела, она отказалась спать со мной.
— Почему вы не изнасиловали её?
— Слишком легко, Ники. Кроме того, сложилось так, что мне нравится эта женщина. Я нахожу, что она может здорово выбить мужчину из колеи. В действительности я иногда даже недоумеваю, кто из нас по-настоящему выиграл схватку.
Деревенская местность словно ожила перед наступающей войной: шеренги людей и техника, двигающиеся на восток днём, протяжное эхо далёких поездов и звуки с сортировочной станции. На теннисном корте с рассветом раздавались ружейные выстрелы; очевидно, война разрешила все проблемы.
Грей, казалось, был забыт, или, по крайней мере, на него не обращали внимания. Шпанглер был, очевидно, необходим всюду, и к тому же слишком серьёзные события наступали; и, видно, не был слишком озабочен судьбой английского художника-абстракциониста. Даже наиболее воинственные охранники словно не могли отыскать повода избить его. Его кормили, позволяли гулять в круглом садике и не обращали на него внимания.
36