— А вы не играете в шахматы? Я сейчас играю по переписке несколько партий с любителями из Токио, Рима…
— Нет. И я никогда не путешествовала. Потому-то так рада, что оказалась здесь.
— Вы выиграли эту поездку?
— Да. Ее спонсор — одна из компаний вашего отца. Как же вы ничего не знаете о его бизнесе?
— Мне это не интересно. Отцу надоело пытаться посвятить меня в свои дела. Но я рад, что вы выиграли. Вместо вас вполне мог появиться какой-нибудь толстый школьный учитель. Хотите знать правду? — вдруг прошептал Крис.
— Ну?
— Я вовсе не видел чернохвосток. Они не появляются так низко. Они живут на высоте три тысячи футов и более. Это был просто предлог заговорить с вами. Девушки меня интересуют куда больше, чем птицы…
Подчиняясь импульсу, Сара протянула руку и коснулась пальцев Криса. Они были такими холодными, словно принадлежали покойнику. Он сжал своими пальцами ее запястье, словно в благодарность за прикосновение, потом отпустил его так внезапно, словно прочитал ее мысли.
Чтобы скрыть смущение и проявить сострадание, Сара начала что-то говорить, надеясь, что это не выглядит полным бредом.
— Утром я встретила вашу мать. Она была очень любезна и показала мне реликвии — те, что хранятся под стеклом в коридоре.
— Вы ей понравились. Она сказала, что вы из какого-то маленького городка в штате Иллинойс.
— Да, из Вудсривера[3].
— Что же он собой представляет? Чем славится?
— Ну, если не считать того, что лесов больше нет, а до реки добрая миля, больше в нем нет ничего заслуживающего особого упоминания.
— Ну, а как же там проводит свободное время молодежь? Как они развлекаются?
— С развлечениями у нас дело обстоит так себе. Есть один кинотеатр. Они ходят на свидания, катаются на автомобилях. Летом плавают и играют в теннис. Зимой катаются на коньках. — Она вдруг увидела, как на его лице появилось выражение тоски. Обо всех этих простых вещах он мог лишь мечтать. Даже сидя здесь, он дышал с трудом.
Словно опять прочитав ее мысли, Крис сказал невозмутимым тоном:
— Мне нельзя было заниматься всем этим из-за… — Тут он с досадой постучал себя кулаком по груди и добавил: — Но однажды я пошел в публичный дом.
— Вы пошли… куда?
— В публичный дом, — повторил Крис и, широко улыбнувшись, сказал: — Это вас шокирует?
— Меня? Нет… — Сара была не столько шокирована, сколько просто удивлена.
— Я давно уже хотел кому-то рассказать об этом, но, честно говоря, как-то не представлялось случая…
Сара не знала, что и сказать.
— Знаете, о чем я тогда думал? Я думал: а вдруг я возьму и умру именно там? Дело было в Париже… Женщина была не первой молодости. Она, правда, вполне мило обращалась со мной, но, поверьте, ради нее вовсе не хотелось умирать. У нее глаза были подкрашены синим, с белыми полосами. Словно у попугая. Она жевала мятную резинку и потом вынула ее изо рта и приклеила к изголовью кровати. Там прилепились уже другие такие же комочки. С тех пор я не переношу запаха мятной резинки. — Он издал странный звук, похожий на смешок, только гораздо более сиплый. — Тогда мне было девятнадцать лет, и со здоровьем дело обстояло получше, чем теперь.
Саре захотелось обнять его и прижать к себе. Мысль о том, что Крис Нильсен умрет, узнав лишь одну проститутку, не давала ей покоя. Ей хотелось тихо пробормотать ему, что она его любит. В каком-то смысле это вполне соответствовало действительности.
Крис представлялся ей младшим братом, которого она жалела, берегла… На глазах Сары показались слезы. Она испугалась, что он заметит их, но он смотрел на деталь телескопа, вертел ее в руках.
— Я всю жизнь болею. Я превратился в подопытную морскую свинку, — снова заговорил он. — Стоит моей матери прочитать о каком-то новом методе лечения, и мы несемся на край света и я получаю свою порцию сполна. Но теперь, Сара, этому больше не бывать! Мне надоели трубки в горле. Мне надоели большие иглы и маленькие ножички. Мне обрыдли кислородные палатки и хирурги, у которых халаты перепачканы в крови. — Он откинул голову назад и процедил сквозь зубы: — И еще в этих больницах ходят студенты стаями, окружают тебя, а их наставники показывают снимки твоих внутренностей и объясняют, что они сделали и что они собираются делать и чего они, к их великому сожалению, сделать не в состоянии.
— Я сама пролежала в больнице пять недель этой весной, Крис, — медленно отозвалась Сара, — и кое-чему из их лексикона тоже научилась. Они, конечно, большие мастера… Разумеется, мой опыт не идет ни в какое сравнение с вашим, но все-таки я немножко представляю себе, какая это большая радость.