Проблема величественно расширяется – и мое дело настолько же осложняется. Я расскажу о причинах своего упорства, и мы рассудим, являются ли они дьявольскими.
Во-первых, мы достигли точки социального нестроения, когда имморализм оказывается более истощающим, нежели древняя мораль. Культ любви-страсти настолько демократизировался, что теряет свои эстетические добродетели и свою ценность духовной трагедии. Остается смутное и рассеянное страдание, что-то нечистое и печальное, из которого, как мне представляется, ничего не утрачивается в профанации ложно священных причин: это литература страсти, это публичность, ей сделанная, это коммерческая «мода» на то, что некогда было религиозной тайной… Со всем этим следует побороться, хотя бы для того, чтобы спасти миф от злоупотребления его крайней вульгаризации. Насколько худшее кощунство. Поэзия располагает иными возможностями.
Моя вторая причина – являясь не поборником красоты, пусть даже проклятой, но человеком, обладающим вкусом ясно ее лицезреть, привести к осознанию свою жизнь и жизни своих современников.
Если я обращаюсь к мифу о Тристане, то он позволяет мне выявить простую причину нашего нынешнего смятения. Одинаково он позволяет сформулировать некоторые непрерывные отношения, скрытые под тщательной вульгарностью нашей психологии. Наконец, он позволяет обнажить определенную дилемму, суровую реальность которой заставляют забыть наша поспешная жизнь, наша культура и наущение нашей морали.
Воссоздать миф о страсти в его первоначальном и священном исступлении, в его монументальной чистоте, как спасительную иронию над нашим изворотливым самодовольством и нашей немощью доблестно избирать между Нормой Дня и Страстью Ночи; воссоздать этот образ Смерти Возлюбленных, который превозносит, его удручая, крещендо второго акта Вагнера, – такова первостепенная цель этого произведения; и успех, к чему оно стремится, заключается в приведении читателя на порог выбора: «Я желал бы этого!»; или: «Да сохранит меня от этого Бог!»
Я не уверен, что ясное осознание было полезно в целом и само по себе. Не то чтобы полезные истины признавались на площади. Но какой бы «пользой» не являлась моя затея, тем не менее, мы, Западные люди, разделяя общую участь, все больше осознаем об иллюзиях, в которых пребываем. Возможно, что задача философа, моралиста и создателя идеальных форм как раз и заключается в возрастании сознания и, стало быть, в осознании людьми скверного.
Кто знает, куда это может привести?
После всего нам пора переходить к заявленному предприятию. Условие его успешности – несомненно, определенное хладнокровие, с которым мы за него примемся. Будучи глухими и слепыми к «прелестям» повествования, постараемся «объективно» обобщить факты, им сообщаемые, и причины, им предлагаемые, или то, что оно заведомо скрывает от показа для нас.
4. Явное содержание Романа о Тристане[3]
«Amors par force vos demeine!»
«Вы просите любовь сверх силы!»
Тристан рождается в несчастье. Его отец только что умер, а мать Бланшефлёр не пережила его рождение. Отсюда и имя героя, темный цвет его жизни и грозовое небо, покрывающее легенду. Король Корнуолла Марк, брат Бланшефлёр, принимает сироту при своем дворе и его воспитывает.
Первый подвиг и его исполнение: победа Тристана над Морхольтом. Этот ирландский гигант приходит, как и Минотавр, требовать свою дань местными девушками или юношами из Корнуолла. Тристан получает позволение сражаться с ним в возрасте, когда сам уже мог стать вооруженным рыцарем, то есть вскоре после своего возмужания. Тристан убивает великана, но пропускает от него удар отравленным мечом. Не надеясь пережить свой недуг, Тристан отправляется в приключение на судне без паруса и весел, захватив с собой меч и арфу.
3
Я, обобщая основные события Романа, опираюсь, кроме исключений, на установленное господином Жозефом Бедье соответствие между пятью версиями XII-го столетия: Беруля, Томаса, Эйльхарта, Безумия Тристана и Романа в прозе. Более поздние версии Готфрида Страсбургского и всех немецких, итальянских, датских, русских, чешских и прочих подражателей соответствуют этим пяти версиям. Я также учитываю более позднюю критическую работу господ Э. Мюре и Э. Винавера.