У лесника Орри они проводят несколько тайных свиданий. Но вероломные бароны следят за добродетелью королевы. Она просит и получает «суд Божий», чтобы доказать свою невиновность. Благодаря уловке она торжествует в испытании: прежде чем схватить раскаленное железо, оставляющее нетронутой руку того, кто не лгал, она клянется, что никогда не была в объятиях ни одного человека, кроме короля, ее господина, и сельского парня, который только что помог ей спуститься с лодки. Сельский парень – это переодетый Тристан…
Но новые приключения влекут рыцаря вдаль. Он полагает, что королева его разлюбила. Именно тогда он соглашается жениться за морем «за ее имя и за ее красоту» на другой Изольде – Изольде «с белыми руками». На самом деле, Тристан ее оставляет девственницей, поскольку он сожалеет об «Изольде Ла Блуа».
Наконец, смертельно раненый и вновь отравленный этой раной, Тристан призывает к себе королеву Корнуолла, единственную, кто может его еще исцелить. Она плывет к нему, и ее корабль украшает белый парус, знак надежды. Изольда с белыми руками следит за ее прибытием. Терзаемая ревностью она устремляется к ложу Тристана, возвещая ему, что парус – черный. Тристан умирает. В это мгновение появляется Златовласая Изольда, поднимается в замок, обнимает тело своего возлюбленного и умирает.
5. Загадки
Обобщая подобным образом, разрушается всякое «очарование»; при холодном рассмотрении самой завораживающей из поэм оказывается, что ни ее данность, ни ее развитие не лишены двусмысленности.
Я просмотрел множество дополнительных эпизодов, но не нашел ни одного из мотивов, подразумеваемых центральным действием Романа. И даже подчеркнул их. Было видно, что они мало чем отличаются. Тристан доставляет Изольду королю, поскольку он связан верностью рыцаря; по истечении трех лет нахождения в лесу любовники расстаются, поскольку приворотное зелье перестает действовать. Тристан женится на Изольде с белыми руками «за ее имя и за ее красоту».
Теперь, оставляя эти причины в стороне, – у нас будет возможность к ним вернуться, – выясняется, что Роман зиждется на ряде загадочных противоречий.
Меня поразило первое замечание, сделанное мимоходом одним из недавних издателей легенды: на протяжении всего Романа Тристан кажется физически превосходящим всех своих противников и, в особенности, короля. Значит, никакая внешняя сила не может ему помешать похитить Изольду и подчиниться своей судьбе. Нравы времени освящают право сильнейшего, они обожествляют его даже без малейшей щепетильности; и особенно если речь идет о праве мужчины над женщиной: это обычная игра рыцарских турниров. Почему Тристан не пользуется этим правом?
Пробужденное этим первым вопросом, наше критическое недоверие не замедлит раскрыть и другие не менее любопытные и неясные загадки.
Почему обнаруживается меч целомудрия между телами в лесу? Возлюбленные уже согрешили; наконец, они отнюдь не предполагают, что король может их застать врасплох. Однако в различных версиях не найдено ни стиха, ни слова, дающего обоснование этому поступку[4].
Почему Тристан возвращает королеву Марку, да еще в тех версиях, где приворотное зелье продолжает действовать? Если, как считают некоторые, чистосердечное раскаяние мотивирует разлуку, то почему они обещают друг другу встретиться снова в момент, когда соглашаются расстаться? Почему затем Тристан удаляется для новых приключений, в то время как у них происходит свидание в лесу? Почему виновная королева предлагает «суд Божий»? Она хорошо знает, что это испытание должно ее погубить. Она торжествует только благодаря импровизированной уловке in extremis, представленной как обманывающей самого Бога, поскольку чудо совершается![5] Наконец, суд исполнен: королева считается невиновной. Тристан, получается, тоже, и вообще мы больше не видим того, кто бы воспротивился его возвращению к королю и, следовательно, к Изольде…
С другой стороны, не очень ли странно, что поэты XII-го столетия, столь требовательные, как только речь заходит о чести и верности сюзерену, оставляют без слова комментария так много мало оправдываемых поступков? Как они могут представлять нам подобный образец рыцарства Тристана, наиболее хитро и цинично обманувшего своего короля; или саму добродетельную даму, прелюбодейную жену, не отступающую даже перед лукавейшим богохульством? Почему они, наоборот, называют «вероломными» баронов, защищающих честь Марка? Даже если ревность обуревает этих баронов, но они, по крайней мере, не лгали и не обманывали, чего не скажешь в отношении Тристана…
4
Тем не менее, в издании Бедье поэмы Томаса (t. I, p. 241) мы читаем, что пришедший король, проникнув в пристанище влюбленных, «увидел Тристана лежащим с одной стороны пещеры, а Изольду с другой. Влюбленные легли отдохнуть из-за сильной жары и спали подобным образом отдельно друг от друга, поскольку…». Здесь текст обрывается. И Бедье говорит в примечании: «Непонятный отрывок». Какая же зловещая сила вмешалась, чтобы скрыть единственный текст, который мог бы прояснить тайну?
5
Готфрид Страсбургский настаивает с цинизмом:
«Это было так очевидно. – И доказано перед всеми. – Что достославный Христос. – Изгибается подобно ткани, в которую мы облачаемся. – … Он поддается воле всех. – Либо искренности, либо обману. – Он всегда Тот, кем мы желаем, чтобы Он был…».