Это предложение заинтересовало герцога. Мешая французские и английские слова и щёлкая пальцами, когда не мог вспомнить нужного выражения, гость объяснил, что ему надо осваивать военное ремесло, поскольку весьма возможно, что брат доверит ему командование экспедиционным корпусом для подавления мятежа бостонских инсургентов.
Лафайет замер с вилкой в руке, не донеся до рта кусочек рыбного паштета.
— Бостонских инсургентов? — переспросил он. — Вы говорите о ваших американских колониях?
— О да! — живо откликнулся герцог. — Они… сожгли свои мосты — так можно сказать? Да, сожгли свои корабли. После сражения при Банкер-Хилле уже не осталось сомнений, что это война и что они будут сражаться до конца. У нас в Бостоне отличные генералы: Бургойн, Клинтон, Хау, — но король, мой брат, считает, что им может понадобиться подкрепление.
Пуа и Ноайль озадаченно переглянулись: им было совершенно невдомёк, о чём речь. Лафайет тоже ничего не понял, но у него загорелись глаза, как бывало на охоте, когда среди ровного бурого мха он замечал отпечаток волчьей лапы на влажной земле: главное — напасть на след и не потерять его! Маркиз взял на себя смелость спросить у его высочества: по какой же причине колонисты восстали против своего короля?
Герцог Глостерский охотно ему ответил. Плохое владение чужим языком не позволяло ему прятать свои мысли под кружевом слов, поэтому он излагал самую суть. Простодушно тараща свои круглые глаза и яростно щёлкая пальцами, принц рассказал, что колонисты ещё два года назад отказались платить новые пошлины, которыми облагались товары, привезённые из Англии. В бостонскую гавань не пустили несколько судов с чаем, тюки побросали в воду, и теперь инсургенты пьют только кофе и шоколад, но никакого чая. Они собрали Конгресс, провозгласивший торговую блокаду…
— Они не хотят платить налоги? — уточнил Пуа. — Что ж, тогда у его величества просто нет иного выбора…
— Not quite![6] — Герцог помахал указательным пальцем у себя перед носом и зажмурился, подыскивая слова. — Не совсем так. Они говорят: нет налогам без представительства. Они хотят, чтобы у них были свои депутаты в британском парламенте. Народ должен исполнять законы, утверждённые его представителями, иначе Англия превратится в абсолютную и деспотическую монархию, — так они говорят…
Лафайет сделал стойку, точно охотничья собака на перепела.
— Британское правительство не имеет права… как это… запускать руку в мой карман без моего согласия. Так сказал их leader[7]…
Герцог опять защёлкал пальцами, но Лафайет с Ноайлем закивали головами в знак того, что всё прекрасно поняли.
— Их leader Вашингтон.
— Вашингтон, Вашингтон… — протянул Пуа. — Мне, кажется, знакомо это имя.
— Джордж Вашингтон, он был полковником во время войны в Квебеке, — пояснил герцог. — Теперь его избрали главнокомандующим! А в адъютантах у него два британца: Чарлз Ли и Горацио Гейтс. Видимо, им мало платили в Англии.
Пуа что-то вспомнил и нахмурился, но Лафайет этого не заметил. Он был охвачен охотничьим азартом. Значит, колонисты хотят для себя права жить по законам, которые будут издавать избранные ими представители? Повиноваться разумным правилам, установленным достойными доверия людьми, а не прихоти одного человека или горстки интриганов. Они хотят… свободы?
— Один из плантаторов, Томас Джефферсон, написал брошюру, в которой он весьма непочтительно обращается к его величеству, — продолжал принц. — Он пишет там, что короли — слуги, а не хозяева народа. «Бог, давший нам жизнь, одновременно даровал нам свободу».
«Томас Джефферсон, Томас Джефферсон», — повторил про себя Жильбер несколько раз, чтобы запомнить. Пуа возмутился. Какая дерзость! Этим мятежникам в самом деле нужно преподать хороший урок!
— О да! — согласился с ним герцог. — Генерал Томас Гейдж так и сказал: «Бостонцы — львы, пока мы ягнята, но если мы будем действовать решительно, они сделаются кроткими». Однако ему не удалось разоружить их и арестовать их вождей. В апреле мы потеряли почти три сотни человек убитыми при Лексингтоне и Конкорде. А в июне при Банкер-Хилле погибла треть личного состава. Конечно, бостонцев было убито вдвое больше, но они всё равно не смирились…
…Когда Жильбер, пошатываясь, вышел на крыльцо Дома офицеров, на город уже спустилась тихая августовская ночь. Прямоугольники света от ярких окон падали на неподвижные шатры ив, купавших свои ветви в тёмной воде. Пахнущий речкой ветерок погладил Жильбера по щеке. Лафайет вскинул руку к небу, на котором густо высыпали звёзды, и закричал: