– Ой. Что происходит? – спросила я.
– Ты слышала когда-нибудь о коричневом пауке-отшельнике?
– Пауке-отшельнике?
– Да. Я просто хочу убедиться, что под умывальником их нет.
– Ты нашла паутину? Или где-то валялся выпитый досуха трупик мыши? – Присаживаясь рядом, чтобы лучше рассмотреть освещенное место, я случайно опрокинула пузырек с кондиционером.
– Нет, но я прочитала историю о девочке-подростке, которую ужасно изуродовал своими укусами паук, как раз когда она полезла за раковину за бутылкой «Хербал Эсенсес»[3]. Потом я вспомнила, что ты тоже хранишь там свой запас, и решила, что осторожность не повредит.
– Мам, – я подняла баночки с пола и начала по одной возвращать их на полку, – перестань читать в Сети жуткие истории и сразу же примерять их на нас. Хочу, чтобы жуткая история нападения на меня была уникальной.
Она села и бросила на меня строгий взгляд.
– Эбигейл, о таком не шутят. – Ее темные волосы ложились на лицо непослушными прядями, будто первым делом после сна она поспешила в мою ванную.
Я выключила ее фонарик и поднесла его к губам на манер микрофона.
– А теперь можно мне принять ванную? Мне правда нужно.
Она вздохнула, но встала с места.
– Все равно мне нужно проверить другие ванные комнаты.
Я закрыла за ней дверь и пошла в душ. Мои глаза остановились на шкафчике. Я открыла его, присмотрелась и снова закрыла, не забыв закатить глаза. В ванной не было пауков.
После быстрого душа я надела свои укороченные шорты и топ – мой обычный летний гардероб, – потом я собрала свои светлые волосы в высокий хвост и пошла в кухню. Овсянка хранилась на верхней полке кладовой, и мне пришлось встать на цыпочки, чтобы ухватить пару пакетов из коробки, затем я высыпала их в пластиковую миску и залила водой. К тому моменту, как овсянка приготовилась, а таймер начал звенеть, дедушка уже проснулся. Он сильно волочил ноги при ходьбе, поэтому за ним всегда следовал характерный шорох.
– Что это тут? – спросил он на входе в кухню. – Принцесса сегодня отказалась поспать перед балом?
– Очень смешно, дедуль.
– Твоя бабушка считала меня смешным. С тех пор ни одна другая женщина не смеялась от моих шуток. Такое несчастье.
– Ее смерть или то, что с тех пор никто не смеется от твоих шуток?
– Хм, а ты умная девчонка, да?
Моя бабушка умерла от рака, не дожив трех месяцев до моего рождения, поэтому для меня это случилось буквально в прошлой жизни. Я никогда ее не знала, поэтому не могла по ней скучать, но я знала, что скучал мой дедушка, несмотря на то, что шутил об этом. После бабушкиной смерти дедушка переехал жить к нам.
– Хочешь овсянки? – предложила я ему, протягивая миску с еще не тронутой кашей.
– Нет, хочу что-нибудь безмерно сладкое.
– Уверена, здесь предостаточно сахара. Здесь два пакетика овсянки с пряностями.
– Но она притворяется здоровой пищей, а это непростительно. – Он достал себе миску и коробку хлопьев из кладовки.
– Дедушка, как тебе удалось дожить до восьмидесяти с таким ужасным питанием?
– Мне не восемьдесят. Почему ты постоянно добавляешь мне лишние годы? Будто ты пытаешься от меня поскорее избавиться.
Я достала ложку из ящика, присела за стол, поджав под себя босые ноги, зачерпнула щедрую порцию горячей каши и отправила ее в рот, о чем тут же пожалела.
– Вот и твоя неминуемая кара, – сказал дедушка, когда я ртом втянула воздух в попытке остудить язык.
– Ты злой, – пробормотала я, пережевывая следующую ложку.
– В нашем доме ни одного паука! – торжественно объявила мама, присоединяясь к нам.
– Ты потратила все утро на убийство пауков? – спросил дедушка.
– Нет, на охоту, – уточнила я. – За пауками из интернета.
Она положила свое охотничье снаряжение на стол.
– Тебе пора прекратить верить историям из интернета, – вздохнул дедушка.
Мама пропустила его слова мимо ушей.
– Что мы едим? – последовал вопрос, а затем и взгляд в наши тарелки.
– Овсянку, – ответила я.
– Это ведь не овсянка, – обращаясь к дедушке, мама приподняла бровь.
– А я и не говорил, что это она. Твоя дочь ест овсянку. Я ем «Чоко-Криспис»[4].
– Пап.
– Что?
– В них слишком много сахара для человека, предрасположенного к диабету.