– Ладно, хватит тебе, Александр!
– Bon[11], умолкаю, да и пора уже возвращаться в лавку. – Тут он взглянул на свои часы, точную копию моих. – Только обещай мне, что придешь!
– Обещаю, хотя и неохотно.
– Это ничего. Невозможно же всегда делать только то, что тебе хочется.
Александр положил на стойку несколько банкнот, и мы вышли на улицу и распрощались.
До Пасхи оставалось две недели, а моя матушка собиралась уехать с Артюром на две недели к морю. Так что, если захочется, я вполне смогу прийти на выставку Александра. Не исключено, что праздничная атмосфера действительно наведет меня на другие мысли: как-никак это будет заметным событием в моей монотонной и безрадостной жизни, в который все дни сливались в одно неразличимое целое, подчиняясь однообразному ритму сна и бодрствования, приема пищи, утреннего похода с Артюром в детский сад и второго похода, чтобы забрать его оттуда.
Я действительно решил пойти на эту весеннюю выставку. Я даже записал дату, семнадцатое апреля, в свой деловой календарь, хотя меня немного пугала мысль о том, что там я могу встретить кого-нибудь из знакомых. Я никогда не отличался выдающимися способностями вести светские беседы.
И если в конце концов случилось так, что я все-таки туда не пошел, то случилось это по другой причине, которая повергла меня в крайнее замешательство.
Глава 4
Артюр и рыцари круглого стола
Милая моя, нежно любимая,
сегодня ночью Артюр явился вдруг ко мне в спальню, как маленькое привидение. Он горько плакал, в одной руке он волочил за собой Брюно, старого плюшевого медвежонка. Перепугавшись, я второпях включил на тумбочке лампу и вскочил. С тех пор как я сплю один, сон у меня очень чуткий. Я уже не сплю как сурок, которым ты дразнила меня, одним движением раздвигая занавески, чтобы впустить в спальню солнце.
Тогда я опустился на корточки рядом с нашим малышом, обнял его: «Что с тобой, воробышек? Животик болит?» Он покачал головой и всхлипывал не переставая. Я подхватил его на руки и отнес вместе с медвежонком в нашу кровать. Я гладил его ладонью по заплаканному личику, называя всеми ласковыми именами, какие мне только приходили в голову. Но он долго не мог успокоиться. «Нет, пусти меня, пусть придет мама, я хочу, чтобы мама пришла!» – зарыдал он снова и забрыкался, сбрасывая ножками одеяло.
Я ощутил полную беспомощность. Я готов был исполнить любое его желание, но то, чего он требовал, было для меня невыполнимо.
«Воробышек, наша мама на небе, ты же сам знаешь, – тихо сказал я, отчаявшись его успокоить. – Пока нам придется как-то уж потерпеть без нее. Но мы все-таки с тобой вдвоем, значит каждый из нас не совсем одинок, да? А в воскресенье мы возьмем с собой mamie и пойдем в „Jardin des plantes“[12] смотреть зверей».
Рыдания на секунду стихли, затем начались снова.
Я нежно утешал его, бормоча что-то, как священник над просфорой. Наконец он сквозь слезы и всхлипы рассказал мне, что видел страшный сон. Ему действительно приснился настоящий кошмар, Элен. Это показало мне, что Артюр, наш веселый, живой и такой развитой сынок, так легко, казалось бы, приспособившийся к ситуации, что, к моему стыду, даже сам пытается утешить и развеселить своего унылого отца, на самом деле не так легко, как я думал, справляется с тем, что его мамы не стало. Может быть, дети и правда легче, чем взрослые, привыкают к изменившимся обстоятельствам. А что им еще остается делать? Слушая, как просто он разговаривает о тебе с ребятами из детского сада и вообще рассуждает о таких вещах, о которых мы, взрослые, стараемся не упоминать, мне всегда вспоминается тот старый фильм Рене Клемана «Jeux interdits»[13], который мы с тобой как-то смотрели вместе в старом кинотеатрике на Монмартре. Тебе тогда так понравилась музыка к этому фильму, что ты купила мне компакт-диск с записью испанского гитариста Нарсисо Йепеса и слушала его снова и снова. Фильм произвел на нас такое сильное впечатление, что мы, взявшись за руки, молча просидели в зале все конечные титры. Мне кажется, мы вышли из зала самыми последними. Маленькая Полетт и ее друг Мишель, видя смерть и ужасы войны, так по-детски это переживают, создавая в играх собственный мир со своим особым устройством. Они воруют кресты с кладбища и даже из церкви, чтобы похоронить на секретном кладбище сначала щенка Полетт, а затем всех остальных животных. Я и раньше считал, что дети – удивительные существа. Сколько ясности и фантазии в их восприятии мира! Как они устраиваются в действительной жизни, каким-то образом умудряясь извлечь из него самое лучшее! Хотелось бы знать, в какой момент мы утрачиваем это доверчивое отношение к жизни?