Выбрать главу

Таким образом, нашествие амореев принимало характер социального переворота и краха гигантского псевдо-«латифундиального» хозяйства царей III династии Ура. Дезорганизация царского хозяйства и разорение или уничтожение хлебных складов на всем востоке страны привели к голоду в городах, не попавших в руки к амореям: ведь в «Царстве Шумера и Аккада» при царях Ура не поощрялись самостоятельные хозяйства, и огромное множество городского населения, а также сельской бюрократии и надсмотрщиков целиком зависело от царских пайков.

Цари новой династии «Царства Шумера и Аккада», правившие в Иссине, сохранили нечто приближающееся к традиционному порядку в городах по Евфрату — если не на всем протяжении от Мари (на среднем течении р. Евфрат) до Ура (недалеко от его устья), то, во всяком случае, вокруг Иссина и общегосударственного культового центра — Ниппура. В частности, нам известно, что здесь продолжали функционировать царские мастерские прежнего образца,[11] однако учетные документы царских сельскохозяйственных имений исчезают. Нередко возникали, видимо, такие ситуации, в которых начальникам и надсмотрщикам полевых работ (а подальше от столицы — и мастерских) попросту не перед кем было отчитываться; номинально оставаясь царскими служащими, они фактически начали действовать как хозяева, на свой риск и страх. 100–150 лет спустя мы встретим в Нижней Месопотамии частные мастерские (несколько меньшего масштаба, чем прежние царско-храмовые), основанные на снабжении сырьем через частную торговлю и не полагающиеся более на централизованное распределение производимой продукции.

Еще более влияла на общее положение в стране проблема снабжения огромных толп царских служащих и царских работников. При III династии Ура всякое самостоятельное хозяйствование царских служащих, не говоря уже о производящем персонале, не поощрялось; выдача земельных наделов служащим хотя и не совсем прекратилась,[12] но осуществлялась, видимо, лишь в каких-то единичных случаях, а в остальных почти полностью была заменена системой пайков.[13] Но при сложившейся теперь в стране политической и военной обстановке государство не могло брать на себя бесперебойное обеспечение постоянными пайками не только служащих, но и непосредственных производителей продукции; пришлось участки царско-храмовой земли раздавать самим царским служащим и даже работникам, и они начинали вести на них фактически частное хозяйство, хотя и не были их собственниками.

Все эти тенденции еще усилились лет сто спустя. По мере того как ирригационная система Нижней Месопотамии, никем не поддерживаемая (а каналы требуют почти ежегодного обновления), приходила в негодность, богатые поля Шумера, привлекшие сюда овцеводов, которые использовали их главным образом под пастбище, быстро превращались в выжженную пустыню. Как говорится в «Плаче о гибели Ура»:[14]

Мои поля, как поля, откуда изгнана (?) мотыга, выращивают нечистые, сорные травы (?), Мои пальмовые рощи и сады, дарившие много патоки и сикеры, воистину выращивают тернии, Моя равнина, где веселились и пировали, воистину высохла, как печь (?)…

Поэтому и овцеводам надо было перестраивать свое хозяйство. Выход они нашли в том, чтобы наниматься в качестве воинов к аккадским царям и правителям городов, получая за это небольшие участки орошенной земли, которые обрабатывали как умели.[15] Заметим, что тогдашние овцеводы вовсе не были кочевниками-бедуинами: у них не было еще ни прирученного коня, ни верблюда, поэтому они не могли отходить далее двух дней от воды и не совершали регулярных перекочевок; при таком хозяйстве пастбища довольно быстро оскудевали и не восстанавливались, вынуждая пастушеские племена к новым переселениям, и в любом случае им трудно было обходиться без подсобного земледелия.[16] Поэтому овцеводческие племена не были вовсе чужды земледельческой работе, и при случае они переходили к оседлой жизни без особого труда, хотя это и означало ухудшение их рациона: пастух питался главным образом молоком, сыром и бараниной, а земледелец — ячменным хлебом и продукты животноводства видел гораздо реже, почти исключительно по праздникам, после жертвоприношений.[17] Но когда начинался падеж овец от засухи, то и пастух становился земледельцем, а воином — тем более.

вернуться

11

Crawford V. Е. Sumerian Economic Texts from the First Dynasty of Isin. — Babylonian inscriptions in the collection of J. B. Nies. Yale University, IX. New Haven, 1954.

вернуться

12

См.: Дьяконов И. M. Письмо к шумерскому царю Шу-Сину. — ВДИ. 1939, № 1, с. 59 и сл. Новейшее чтение текста: он же. Проблемы экономики… — ВДИ. 1968, № 4, с. 12, примеч. 47.

вернуться

13

См.: Gelb I. J. The Ancient Mesopotamian Ration System. — JNES XXIV, 3 (1965), c. 230–243.

вернуться

14

Kramer. Lamentation…, 272 и сл. Наш перевод несколько отличается от предложенного Крамером.

вернуться

15

Примеры можно найти в работе: von Soden W. Muškēnum und die Mawālī des frühen Islam. — ZAss, NF 22 (56), 1964, c. 164 и сл.

вернуться

16

См.: Klengel H. Zwischen Zelt und Palast. Lpz., 1972; см. также: Rowton M. B. Autonomy and Nomadism in Western Asia. — Orientalia. 42 (1973), 1–2.

вернуться

17

О рационах в старовавилонский период см.: Козырева Н. В. Нормы потребления в старовавилонской Месопотамии. — ВДИ. 1972, № 2, с. 94–98. Мясо никогда не фигурирует в ведомостях и других документах, связанных с рационами, в том числе рационами жреческого персонала, за исключением жриц-nadītu в Сиппаре. Однако нет сомнений, что были и жертвы скотом и от мясных жертвоприношений всегда оставались куски. Допустимо предположить, что мясо употреблялось совместно жрецами и жертвователями во время трапезы в главной части святилища — unú-gal, которое, как считает Шарпэн (Сharpin D. Le clergé d'Ur au siècle d'Hammurabi. Genève — Paris, 1986, c. 337), было пиршественным залом.