Гурген спрашивает:
— А есть машина лучше «шевроле»?
— Нет, — отвечаю я, хотя в другой раз поспорил бы, что «бьюик» лучше.
Я ненавижу Гургена за то, что у него есть «шевроле». Я ненавижу всех, кто имеет на побережье даже маленькую виллу или ходит в Трияно[1], не боясь, что у него не хватит денег.
— Сколько вы оставляете в Трияно? Много?
Гурген отвечает:
— Много.
И начинает рассказывать, как он с какой-то девушкой сядет в «шевроле» и поедет в Трияно. И я кричу:
— «Бьюик» лучше «шевроле»!..
Хоть и долго тянулись дни, но все же наступило утро, когда меня выписали из больницы. Сегодня все откроется. Она увидит, что одет я бедно и что мой галстук стоит не дороже ста миллимов. Все это она заметит еще издали. Ну, конечно, издали. Ведь и она, наверно, интересуется, кто я. И тогда она повернется и тихо уйдет. А я останусь стоять на месте и, может быть, с горя выругаюсь. Да, очень возможно, что я выругаюсь. Я кузнец, и когда меня обижают, я ругаюсь. Потом, стоя у огня, я буду вспоминать ее и мечтать о том, как когда-нибудь, когда я разбогатею, я встречу ее с мужем на улице и гордо пройду мимо.
Я прощаюсь со всеми и выхожу из больницы. День теплый, солнечный. Приятно после больничных стен, пропитанных лекарственным запахом, снова увидеть солнце.
Я иду не спеша. Пусть уж все выяснится попозже.
Потом прибавляю шаги. Лучше узнать все поскорее.
Вот и площадь. Издали я вижу Берту. Я уверен, что это она.
Неужели не появятся машины, чтобы я мог, переждав их, задержаться хотя бы еще немного? Но идущие рядом со мной люди спокойно переходят улицу. Мне ничего не остается, как сделать то же самое.
Я оглядываю площадь. Вот и фонтан. Почему, интересно, закрыли воду? А там вон магазин. Пожалуй, я буду смотреть в сторону магазина. Но что со мной? Вместо того чтобы смотреть в сторону магазина, я отыскиваю глазами Берту. Она тоже смотрит на меня. Мы медленно идем друг другу навстречу. На таком расстоянии еще не видно, что мой галстук стоит не дороже ста миллимов.
И вдруг я испугался. Мне стало страшно от неожиданного счастья. Мы подошли уже друг к другу достаточно близко, и я вижу на ней ситцевое платье. То самое ситцевое платье, какие носят девушки нашего квартала. На нем изображены крупные цветы.
Берта тоже пристально смотрит на меня. И начинает улыбаться. Она увидела, что мой галстук стоит не дороже ста миллимов.
Мы улыбаемся друг другу и, не поздоровавшись, идем рядом.
Вокруг все прекрасно. Прекрасен и фонтан, из которого не бьет вода. Но больше всего я радуюсь тому, что у меня нет «шевроле» темно-синего цвета и что мне не нужно открывать его широкую дверцу и говорить Берте: «Облокотись на ручку».
Мы шагаем с Бертой по улице. Скоро уже остановка автобуса, который идет в сторону пригорода. Мы поедем домой.
1958 г.
СОСЕДИ С ПЯТОГО ЭТАЖА
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, дочка, — ответил старик, хотя и он и она были одного возраста.
Сегодня эти соседи с пятого этажа заметили друг друга впервые.
— Вы не могли бы починить мой примус? Он что-то не горит.
Старик неторопливо вошел в комнату соседки и удивился, найдя ее очень похожей на свою. Хотя его комната была несколько просторнее и обстановка совершенно иная, и все же обе они имели удивительное сходство.
Старик осмотрел примус, повозился минут пять, потом зажег его и вышел.
— Спасибо, господин…
— Господин Дэвиль, — улыбнулся старик.
— Спасибо, господин Дэвиль.
— Мы с вами соседи. Вот это моя комната.
Старуха и старик улыбнулись друг другу, и двери их комнат закрылись.
На следующий день они опять встретились, и оказалось, что оба направляются на рынок. Дэвиль был одиноким, поэтому за покупками ходил сам.
С этого дня между соседями завязалось знакомство.
Всем казалось странным: как это давнишние соседи только теперь познакомились, да еще так быстро сдружились? Это было сущей загадкой для окружающих. Поговаривали, что когда-то старик и старуха были знакомы. Рассказывали даже, что жили они прежде в смежных комнатах. И с многозначительной улыбкой добавляли, что к тому же и дверь между их комнатами не была загорожена шкафом. А теперь вот они опять соседи и вспоминают свою молодость.