Гость, впрочем, заранее знал, что хотел увидеть. У Гакстгаузена уже было готовое представление о «славянском общинном наследии», признаки которого он нашел, как он считал, в пограничных со славянскими землями сельских районах своей страны. Прусский романтик был уверен, что именно община, или крестьянский «мир», и есть главная культурная особенность славян. Ведь славяне, полагал он, сохранили – в отличие от западноевропейских народов – этот исконный «республиканский» институт. Барон был убежден, что открыл особый ментальный тип, который соответствует общине. Именно благодаря особому менталитету в общине господствует гармония, и все разногласия решаются коллективно, без обращения к суду и формальному праву, а частная собственность, социальное неравенство и прочие недостатки капиталистического общества полностью отсутствуют[161]. На основе своих изысканий и размышлений Гакстгаузен написал трехтомный труд о жизни и земельных отношениях в России, который оказал огромное влияние на внутрироссийскую дискуссию о настоящем и будущем страны.
Благодаря Гакстгаузену Александр Герцен увидел в крестьянском общинном мире «крепость, оставшуюся неприступной в веках», надежду социальной революции и обещание великого русского будущего[162]. Вскоре представление о том, что русский народ искони отвергал западный институт частной собственности на землю, стало для интеллектуальной элиты само собой разумеющимся. Таким оно было и для Льва Толстого. В 1865 году он писал в дневнике: «Всемирно-историческая задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею общественного устройства поземельной собственности… Эта идея имеет будущность. Русская революция только на ней может быть основана»[163].
Славянофил Алексей Хомяков утверждал, что именно он первым открыл русскую общину. Хомяков и Гакстгаузен встречались, и их беседа, возможно, действительно повлияла на прусского правоведа. Но кто бы ни был первооткрывателем, и славянофилы, и Герцен, и Толстой были уверены в древности и славянском происхождении общины. Статьи либерала Бориса Чичерина, уверявшего современников в том, что община представляла собой институт фискального управления, являющийся, к тому же, сравнительно поздним имперским нововведением, не помешали укреплению возвышенного мифа о русской общинности[164].
В действительности общинность – не национальное, не романтическое, а вполне общечеловеческое и во всех смыслах приземленное явление. Нет никаких сомнений в том, что практика периодического передела земельных наделов, как и практика совместного управления общей собственностью, существовала и существует в аграрных обществах всего мира. Антропологи предполагают, что в коллективах охотников-собирателей, где во многом и сформировалась человеческая природа, умеренные формы перераспределения давали группе преимущество перед другими группами, в которых перераспределения не было[165].
Коллективные формы организации в аграрных обществах – это проявления того, что антрополог Джеймс Скотт называет «этикой выживания» (subsistence ethic). Для крестьянина неурожай есть прямая угроза его жизни. Один из способов справляться с рисками неурожаев – делить риски поровну. Так в крестьянском сообществе формируются отношения, которые позволяют выжить в трудные времена.
Со временем общины разбились на два типа: наследственные и передельные, в которых площадь земли, отведенной семье, подлежала регулярному пересмотру. Передел мог осуществляться по-разному, но главной его целью было обеспечить соответствие между количеством земли и трудовым потенциалом семьи[166].
Общая собственность на пастбища и периодические переделы пашни – это стратегии выживания, которые были когда-то общими для французских, русских и итальянских крестьян, они свойственны некоторым развивающимся обществам и сегодня. Суть этих установок – стремление обеспечить всем членам сообщества, и сильным и слабым, минимальный прожиточный минимум в тех размерах, в которых это позволяют сделать имеющиеся ресурсы. Скотт назвал это «моральной экономикой». Ее главенствующий принцип – выживание сообщества превыше всего[167].
162
Герцен цитировал и анализировал Гакстгаузена в статье «Россия» (Герцен А. Собраниесочинений: В 30 т. М.: Издательство Академии наук СССР, 1955.Т. 6. С. 187–223). Поездку Августа фон Гакстгаузена, написавшего о России «позитивную» книгу, Герцен сравнивал с российской поездкой маркиза де Кюстина, написавшего книгу «негативную». Но интереснее сопоставить вояж прусского юриста в Российскую империю с путешествием французского юриста и политика Алексиса де Токвиля в Америку. Оба иностранных гостя были исполнены доброжелательного любопытства к предмету своего исследования, оба хотели увидеть и понять жизнь далекой страны, оба по результатам своих путешествий написали очень влиятельные книги. Гакстгаузеновская община поразила воображение властей и интеллектуалов России. Невероятно популярной оказалась и «Демократия в Америке» Токвиля. Только подходы к исследованию у немца и француза были принципиально различными. В отличие от Гакстгаузена Токвиль отталкивался от реальности и пытался ее осмыслить.
163
Бирюков П. Л. Н. Толстой: Биография. Берлин: Издательство И.П. Ладыжникова, 1921. Т. 2. С. 81.
164
Эткинд А. Внутренняя колонизация: Имперский опыт России. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 223.
165
Rubin P. Darwinian Politics: The Evolutionary Origin of Freedom. New Brunswick: Rutgers University Press, 2002.
166
Уильямс C. Либеральная реформа при нелиберальном режиме: Создание частной собственности в России в 1906–1915 гг. М.: ИРИСЭН, 2009. С. 53.
167
Scott J. The Moral Economy of the Peasant: Rebellion and Subsistence in Southeast Asia. New Haven: Yale University Press, 1976. P. 2.