Парадокс собственности в России состоит не в том, что она была недостаточно частной, а в том, что она, со времен Екатерины и до самого октября 1917 года, была слишком частной. Правовая неоднозначность традиционных крестьянских представлений («земля Великого Князя, а своего владения»), в которых вотчинное право князя не противоречило трудовому праву крестьянина, благодаря Екатерине ушла в прошлое. Земля, а вместе с ней реки, озера и леса стали частными.
В этой области, как и в случае с закрепощением крестьян, процесс шел у нас в направлении, противоположном европейскому. Во Франции собственность в отношении природных ресурсов символизировала феодальные привилегии Старого режима, которые были отменены в результате Французской революции. В Германии возможности частных лиц распоряжаться природными ресурсами на протяжении XIX века постепенно ограничивались из соображений рачительного хозяйствования и оптимального использования лесов и рек. В силу этих ограничений собственность на природные ресурсы в Европе в продолжение XIX столетия становилась все более публичной. В России же, напротив, учреждение частной собственности при Екатерине привело к «огораживанию» лесов, недр и рек. Если Петр I установил в империи «горную свободу» – свободу государства осваивать недра на всей территории страны, то Екатерина решила, что свобода владеть будет лучшим стимулом к хозяйственной активности. Если Петр отдал управление лесами Адмиралтейству, главному потребителю древесины в стране, то Екатерина отдала леса землевладельцам[218].
Щедрость Екатерины создавала трудности и для использования водных ресурсов. Частные собственники игнорировали законное правило о необходимости убирать строения, например водяные мельницы, препятствующие судоходству, и крайне неохотно соблюдали право судовладельцев проводить по рекам баржи (по закону должна была существовать «публичная» прибрежная полоса шириной 10 сажен для прохода бурлаков). В случае кораблекрушений землевладельцы, несмотря на попытки правительства добиваться исполнения правил навигации, вымогали у купцов деньги за выловленные из «частной» реки ценности. Граф Илларион Воронцов-Дашков в 1900 году, стремясь предотвратить строительство электростанций на Днепре, утверждал, что «данная», полученная одним из его прадедов от императрицы, предоставляла потомкам право частной собственности на часть реки[219].
Крайне сложным для русского права оказался, как ни странно, вопрос изъятия собственности в пользу государства. Мы привыкли говорить о традиционной слабости института частной собственности в России, но в период расцвета «петербургской» России именно оно было слабой стороной в спорах с собственниками. Случаи изъятия собственности под нужды строительства дорог и мостов, конечно, были, но они не имели стандартного решения, что отчасти было связано с традиционной нечеткостью границ собственности, а отчасти – с правовой неопределенностью статуса государства и общества.
После Наполеоновских войн значительная часть Европы оказалась под влиянием французского законодательства. Гражданский кодекс 1804 года провозглашал абсолютный характер собственности, но при этом не распространял ее на ресурсы общего пользования – реки, озера, дороги, – которые были отнесены к сфере «всеобщего» или «общественного» достояния. Европейское право различало domaine prive, domaine public и domaine de l’État. Русское право хорошо понимало, что такое казенное и что такое частное имущество, но не понимало, что такое имущество общественное (публичное). И действительно – какая субъектность может быть у народа в самодержавной империи? Во Франции право управлять ресурсами от имени народа основывалось на представлении о «политической нации» – идее глубоко чуждой русскому самодержавию. Но и статус государства было определить трудно: что это – бюрократическая машина с царем во главе или сообщество граждан, управляемых монархом? Может ли это сообщество быть собственником? Развитию права общественной собственности мешало представление о владении как о праве, гарантированном монархом[220].
218
Pravilova E. Public Empire: Property and the Quest for the Common Good in Imperial Russia. Princeton: Princeton University Press, 2014. P. 25.
219
Ibid. См. также: Журнал Высочайше утвержденной комиссии для пересмотра действующих законов о бечевниках и о порядке объявления рек судоходными и вплавными. СПб.: Типография Министерства путей сообщения, 1878. С. 12.