Людовик IX Святой

В христианскую эпоху все изменилось. Если диалектика уничиженного и славного тела кажется образующей основу христианского отношения к мертвым, все же на практике причиной христианского переворота в погребальной идеологии было одно из главных порождений христианства: культ святых[436]. Этот культ — по преимуществу культ мертвых, единственный культ, унаследованный христианским миром от языческой древности, но не имеющий с ним ничего общего. Могила святых становится центром притяжения христианских общностей. Так же как могилы святых были местами чудесных исцелений par excellence (останки святых служили Церкви лишь для заступничества святых перед Богом, тогда как верующие, несомненно, наделяли их чудотворной силой, присущей исключительно им и действующей незамедлительно), так и захоронения ad sanctos, «близ могил святых», вселяли в тех, кто их почитал, некую уверенность в вечном спасении. Во время воскрешения из мертвых привилегированные окажутся в подходящем месте и получат помощь со стороны этих избранных. Как пишет II. Браун, могила святого — это «место, где соприкасаются, сливаются небо и земля», тогда как для древних, в частности для греков, смерть была своеобразной чертой, разделяющей людей и богов: когда человек умирал, боги его покидали[437].

Великий переворот в христианской погребальной идеологии связан с поклонением могилам святых, с урбанизацией (inurbamento, как говорят итальянцы) мертвых, внедрением пространства мертвых в пространство живых, размещением кладбищ в городах, по возможности, рядом с останками святых, — во всяком случае рядом с церквами[438].

Второй переворот в христианской погребальной идеологии заключается в том, что могила перестает быть местом памяти о конкретном человеке. Э. Панофски подчеркивал, что христианское погребальное искусство исключает «ретроспективный» или «мемориальный» принцип; в нем господствует принцип «эсхатологический»: могила должна предвещать воскрешение и служить призывом к вечной жизни[439]. Ф. Арьес настойчиво говорил о том, что примерно с V века христианская могила становится анонимной — на ней нет ни надписи, ни портрета. Однако не следует преувеличивать это коренное отличие от погребальной идеологии древних. Христианское погребение все же несет в себе некую идею памяти. Памятник или часть памятника, где покоятся останки святого, чаще всего называется memoria. Правда, христианский надгробный памятник прежде всего служит напоминанием живым о том, что плоть есть прах и должна обратиться во прах. Память, которую он вызывает, — это скорее память, обращенная к концу света, чем к прошлому, к тому, кем человек был на земле.

Среди славных мертвых, которые нуждаются в особом обращении, хотя и не столь благоговейном, как того требуют останки святых, и вообще иного, — сильные мира сего, в первую очередь те potentes[440] те мертвые, которые с самой глубокой древности выделялись среди всех: усопшие правители[441]. Им удалось проникнуть в пространство, по которому проходит граница, отделяющая клириков от мирян: в церковное пространство. Погребенные in sacrario, то есть на хорах или в примыкающем к нему святилище, короли со времени Высокого Средневековья были склонны считать некоторые церкви некрополем, «пантеоном» своих династий.

В Галлии тенденция выбирать церкви для королевских захоронений обозначилась с начала правления династии Меровингов[442]. До принятия христианства франки при погребении своих вождей следовали обычаям, весьма близким римским. Так, Хильдерик I, отец Хлодвига, был похоронен в кургане рядом с древней дорогой близ Турне — одинокая могила за пределами города, не имеющая ничего общего с памятником христианского культа. Хлодвиг, не колеблясь, нарушил этот обычай — отныне все короли династии Меровингов будут покоиться в христианских базиликах, но в базиликах загородных, extra muros[443]. Была ли в этом выборе (как это обнаружится впоследствии — и на века — в Сен-Дени) более или менее латентная связь между королем и пространством, или это явилось следствием отсутствия подлинной столицы и привлекательности загородных монастырей?[444]

436

Brown P. Le Culte des saints: Son essor et sa fonction dans la chrétienté latine. P., 1984.

437

Ibid P. 3.

438

«Снятие тысячелетнего религиозного запрета на захоронение intra muros — это признак подлинно исторического изменения» (Guyon J. La vente des tombes à travers l’épigraphie de la Rome chrétienne // Mélanges d’archéologie et d’histoire: Antiquité. 1974. T. 86. P. 594).

439

Panofsky E. Tomb Sculpture…

440

Potentes (лат. «сильные», «могучие», «могущественные») — в Средневековье, особенно Раннем, особая социальная категория — те, кто в силу положения или происхождения имеет право на оружие и, тем самым, на власть; первыми из таких potentes были государи.

441

О других знатных усопших, для которых со времени Высокого Средневековья создавались особые условия выбора места захоронения и сооружения погребальных памятников, — о папах см.: Picard J. Ch. Etude sur l’emplacement des tombes des papes du IIIе au Xe siècle // Mélanges d’archéologie et d’histoire. 1969. T. 81. P. 735–782. Исследованию отношения в Средневековье к четырем категориям мертвых: королям, преступникам и предателям, святым, еретикам и мертворожденным, посвящена работа: Finucane R. C. Sacred corpse? Profane Carrion: Social Ideals and Death Rituals in the Later Middle Ages // Mirrors of Mortality: Studies in the Social History of Death / Ed. J. Whaley. L., 1981. P. 40–60.

442

Использую работу: Erlande-Brandenburg A. Le roi est mort…, на которой во многом построен данный фрагмент.

443

За стенами (лат.), — Примеч. пер.

444

Ф. Артог полагает, что обычай хоронить скифских вождей на окраинах принадлежавших им территорий был связан с кочевыми традициями: Hartog F. Le Miroir d’Hérodote. P., 1980. Partie I. Ch. IV.