Гийом различает главные события, образующие канву «Жития» и «Истории» Людовика IX, и события второстепенные, имеющие к этому лишь косвенное отношение, называя их incidentia («отступления»).
Его текст наполнен деталями о тревожном времени несовершеннолетия, о военных операциях (его Людовик Святой — воитель, a militia[583] — одна из главных сил королевства, он подчеркивает, что, по слухам, даже татары говорят, что «французы на редкость доблестные ратники»), о рождении сыновей короля, способных обеспечить престолонаследие (и ему понятна логика их имен: старшему дали имя короля-отца, младшему — деда, отчего перворожденный, умерший в 1260 году, получил имя Людовика, а второй — Филиппа; это будущий Филипп III). Он подробно останавливается на крестовых походах, особенно на более близком к нему по времени Тунисском. Он уделяет особое внимание Карлу Анжуйскому, сначала как графу Прованса, но более всего — как королю Неаполитанскому и Сицилийскому, ибо одним из главных мотивов, если не самым главным, его как историка является превозношение французов. Благодаря своей блестящей политической и военной карьере Карл по праву занимает место рядом с братом. Впрочем, перед сражением в Тальякоццо (1268) Гийом вкладывает в его уста слова, взывающие к честолюбию французов: «Сеньоры рыцари, рожденные во Франции, чьи сила и доблесть известны…»[584]
Разумеется, историей правит Бог. Бароны, восставшие против юного Людовика, прекращают бунт, поняв, что с ним «десница Божия». В 1239 году король видит, что Господь наконец избавил его от происков врагов. Но когда Гийом удивляется легкости, с какой Людовик, попавший в плен к мусульманам, был вскоре выкуплен за скромную сумму, то он считает это заслугой как Бога, сотворившего «чудо», так и «доброго короля», который этого достоин. В этой истории, где большое место занимают конфликты и войны, основной причиной их оказывается психология вельмож. Это гордыня (superbia) того или иного вельможи, нарушающего мир и спокойствие[585]. Изо всех проявлений гордыни, «надменности» (граф Бретонский и граф де ла Марш, самые неверные из владетельных вассалов короля, характеризуются так: первый — «гордый и надменный», второй — «исполненный тщеславия и отвратительного высокомерия») наихудшее то, что обращено против короля. Гийом усматривает причины этого в характерах, ибо не вполне понимает, что эти действия следует в основном оценивать исходя из соблюдения кодекса, которым регулируются отношения между королем и вассалами. Он плохо владеет юридическим лексиконом, впрочем, понятия общественного права, относящиеся, в частности, к королевской власти, во второй половине XIII века переживали процесс становления. Похоже, он не слишком-то разбирается, что такое королевская majestas, эта таинственная и верховная сакральность, и что такое potestas, власть государя. Он и о Людовике Святом судит исходя из психологических понятий и плохо различает в его поведении, правда неоднозначном, что тяготеет к чувствам, а что к институциональной политике. Он тоже замечает, что после своего первого крестового похода Людовик Святой изменился, и видит, что король, терзаемый угрызениями совести и обуреваемый мрачными мыслями, не только вступает в жизнь, более покаянную и более аскетичную, но и что власть его становится более жесткой, как бы не замечая, что реальные угрызения совести короля толкают его на ужесточение власти по политическим причинам. «Великий ордонанс» 1254 года, одну из версий которого приводит Гийом, восстанавливает нравственный порядок:
584